Анорексия: есть ничто и быть ничем
Часть 1.


Размышления о подростках и молодых людях с симптомами анорексии или булимии для меня стали одними из важных страниц длительного психоаналитического исследования. Страх, раздражительность, агрессивность, паника, зацикленность на еде, становятся невыносимыми не только для самого аноректика или булимика, но и для всех членов семьи. Иногда ситуации достигают апогея: самоповреждения, суицид. В целом, анорексией, булимией, компульсивным перееданием, орторексией (навязчивое стремление к здоровому питанию) страдает около 10-18% людей планеты. Анорексией могут страдать и взрослые люди, но в основном она проявляется у девочек, мальчики заболевают реже примерно в четыре раза.
Эта тема все еще остается недостаточно изученной. С ней не просто работать специалистам, а еще сложнее в ней признаться и обратиться за помощью — аноректика сопровождает стыд и стигма. В Украине официальной статистики анорексии нет.
С симптомами, если они стали угрожающими, обращаются либо в психиатрические отделения, уже в состоянии кахексии (сильного истощения), либо в гастроэнтерологические, где аноректиков пытаются лечить и кормить. Но при небольшом улучшении рецидивы провоцирует любой стресс — отношения с партнером, экзамены, чей-то неудачный комментарий по поводу внешности.

Анорексия часто начинается в подростковом возрасте, когда возникают конфликты с родителями, юный субъект взрослеет, отвергает авторитеты, рискует, встречается с особенностями развития тела, взглядами на него других, страдает от недостатков, либо, напротив, стремится привлечь внимание родителей и становится все более включенным в семейную историю, управляет с помощью симптома, пугает и манипулирует.

Поиск собственной идентичности вызывает у подростков глубинное противоречие: они испытывают потребность быть (хоть в чем-то) хозяином своей жизни, демонстрировать результаты этого «могущества» и одновременно боятся взрослеть.


Кроме того, в подростковом возрасте резко меняется тело, внешность. Девочке может казаться, что ее «такую» любить невозможно и тем более немыслимо любить себя. Она испытывает неясное отвращение к себе – чувство, с которым пытается бороться, укрываясь в воображаемом мире, и отрицая, таким образом, свое реальное тело. Анорексия иногда стартует с диеты, но чаще она проявляется после каких-либо болезненных событий: смерти близкого человека, развода родителей, смены места жительства, школьных конфликтов. Особенностью симптоматики является связь анорексии со стыдом, тревогой и злостью. А вот возможность избежать еды, наоборот, дает ощущение достижения и утешения, аноректик как будто защищает свою болезнь, и скрывает ее от родителей, горячо убеждая их, что с ним все в порядке. Ну и родители, заметив неладное, часто не верят в серьезность и решают, что ребенок проголодается и поест. Однако, он может и не проголодаться никогда.

Анорексия — это тяжело и надолго. Бывает, что в критическом психическом состоянии аноректики становятся пациентами психиатрических клиник, где проходят медикаментозное лечение от сопровождающих депрессивных эпизодов, агрессивности, аутоагрессии, дисморфофобии.

Есть частные клиники, в которых работают группы специалистов, терапевтические группы и индивидуальная работа с психотерапевтом, фитнес, бассейн, ограниченные контакты с семьей.
Последнее очень для нас интересно. Оказывается, семья является триггером и нужно на некоторое время изолировать ребенка. Отсюда поразмышляем об анорексии с психоаналитической точки зрения. Что мы можем слышать (и видеть) на приеме, когда к нам приходят родители и подросток с анорексией.

Жак Лакан говорил, что любить — это значит, давать то, что ты не имеешь. Иными словами, любящий не только признает свою нехватку, но и верит в возможность передать, поместить ее в другого. Это, как замечает так же Жан-Люк Нанси, определение невозможного. Аноректик пытается не просто признать свою нехватку, но и управлять, оперировать ею. Или как объясняет Лакан, она ест «ничто», поскольку только эта «невозможная вещь» оказывается единственно допустимой для поглощения. Все прочие объекты (пища) воспринимаются как недостаточно чистые и благородные, как некий наполнитель, способный уничтожить нехватку, лишить анорексичку обладания пустотой. Я думаю, что Лакан вполне бы мог сказать, что кое-что анорексичка в любви понимает. Проблема, однако, в том, что она не дарит эту нехватку другому, скорее она желает соблазнить этой пустотой Другого (не теряя ее). Пусть даже этого Другого и не существует.

В психоаналитическом определении анорексии предпочтительнее говорить о специфическом расстройстве, в котором искаженно демонстрируется желание. Такой подход связывает желание наслаждения с отрицанием сексуальной идентификации, которая помогла бы удовлетворить это желание.

Аноректический симптом – специфический ответ субъекта на требование Другого посредством тела, которое сегодня возведено в ранг объекта а наслаждения. Субъект, захваченный идеальным образом, оказывается в тупике. Потребляя ничто, отвечает на требование всемогущего материнского Другого, контролируя и подчиняя его. В поисках ответа на вопрос о женственности и сексуальности, аноректик отказывается от тела реального и стремится обрести идеализированное, маскируя отказ от желания, чем удовлетворяет потребность быть любимой. Можно предположить, что девушка не может принять позицию тела в качестве фаллоса, принять женственность и выстроить идентичность, а желание артикулирует путем отказа от объекта желания.
Обращаясь к исследованиям вопроса тела и анорексии в психоанализе, размышления можно сгруппировать вокруг нескольких позиций. Это вопрос взгляда матери на девочку, особенности формирования телесности в период пубертата, отказ от тела как контейнера, сексуального тела, женского и женственности. Отказ полноценно питаться (избирательная анорексия), не принимать пищу как объект потребности и поддерживать свое тело жизнеспособным, невозможность иметь сексуальные контакты и быть социально открытой, замкнутость в своем мире, а также на своем теле как поверхности, повернутой к Другому и отвечающей ему, демонстрируют симптом, с которым сегодня сталкиваются в практике многие психоаналитики.

Мы можем предположить, что отношение к телу у аноректика оказывается таким, которое не подразумевает получение либидинозного удовольствия. Отказ от тела приводит к тому, что оно становится источником наслаждения. Наслаждения Другого тотального, поскольку если смерть не принимается, не мыслится и не признается, субъект находится в постоянной неразрывной и безграничной связи с Другим. Так как историю субъекта в принципе предопределяют отметины на субстанции наслаждения между реальным и эрогенным, а культура подталкивает к бесконечному и беспощадному ублажению экстериоризаций Другого в других, то аноректик, отвергая смерть, обращается к комбинаторике приманок, которые предлагает либеральный дискурс.

Социальный Другой обещает секс, престиж, блага, красоту при условии «правильного» тела, что также сводимо к обещанию внимания, тотального взгляда Другого.

В лакановском смысле это нас отсылает к захваченности образом рекламного видеоряда, к бесконечным попыткам ухватить такой «спасительный образ», натянуть его на себя. Но изменение телесной оболочки не меняет ситуацию, лишь создает иллюзию границы с Другим, и не позволяет инвестировать свое тело как объект в соотнесении с образом (как на стадии зеркала), дабы представить его в качестве контейнера, которое имеет место для пениса, а затем – ребенка. Идеальный объект, как на подиумах или в рекламе, является копированием зеркального образа, навязываемого культурой. Ведь либеральный дискурс отрицает любые возможности нехватки, пропагандируя тотальное наслаждение. Находясь в аноректическом тупике, аноректик отклоняет объект, связанный с быть желающей и быть желанием для Другого. Ее объект – идеальный образ, что не одно и то же быть объектом желания. Аноректик обнаруживает невозможность символизировать фаллос как нехватку и как желание, его тело не становится на место Я-Идеала. Мы помним, что в построение Я-Идеала сначала должна включиться мать, а потом Другой отцовский, чтобы быть любимым через его место, и стать тем, кто вызывает желание Другого. Девочка должна стать той, которая будет помещать в себя фаллос, так как отцовская метафора выстраивает фаллическое наслаждение для субъекта. Если аноректик находится в отрицании тела как контейнера для фаллоса, не может принять функцию фаллического тела, которое является носителем желания, тогда единственным выходом для субъекта становится получение полноты путем помещения внутрь тотального объекта и зависимости от него. В таком случае, в логике Лакана, нужно отрицать любое отверстие, пустоту, нехватку, что означает невозможность проникновения в тело еды. В подростковый период в Я Идеал включается механизм воображаемой идентификации с Другим. Но что мы видим? В месте идеала – универсальный, стереотипный объект, представленный медийно: худое тело с «аксессуарами» современной красоты. Возможно, аноректик инкорпорирует этот объект, как вариант первичной идентификации. Это может происходить в силу того, что субъект в период пубертера и ювенильности происходит процесс переработки собственного тела и образа как в период стадии зеркала. В это время происходит важный процесс – возникновение воспоминания неразделенности с объектом, реактивированное пробуждением тела. Произвести субъекту переход к «новому» телу через образ возможно, лишь опираясь на другого, подобного себе, который представляет собой зеркало, отсылающее к образу того идеального, которого любят. Но так как на авансцену в пубертере выходит именно тело, то оно и занимает место идеального Я.

По мнению Сержа Лессура, это воспоминание «райского» состояния неразделенности все же является угрожающим, «поскольку открывает дверь всемогуществу архаического Сверх-Я, которое находилось под контролем Эдипа, когда отцовская функция преградила субъекту доступ к наслаждению. Открытие обмана Эдипового обещания оставляет субъекта лишенным защитных механизмов и таким образом своего прежнего видения мира. Смертоносное дыхание призыва Вещи мобилизует психические силы для реконструкции разрушенного мира, когда родительские фигуры свергаются с пьедестала. Обнаружение Другого, которого субъект считал идеальным в качестве испытывающего нехватку, открытие невозможности удовлетворения и некомплементарности полов, отсылает к необходимости «вновь посетить Эдип», чтобы разложить вещи по местам, то есть сделать так, чтобы Вещь была запретна, отрезана от плоти. Так как Реальное может быть помыслено только через Воображаемое и Символическое, для субъекта речь будет идти о том, чтобы изменить фаллическую проблематику таким образом, чтобы все удерживалось. Эта операция может быть успешной только при условии, что подросток ткет в ювенильном периоде покрывало для дыры, которую он признает как не заполняемую». (Французская психоаналитическая школа выделяет пубертер, с открытием нехваток, и ювенильность с возможностями эти нехватки переработать).

В эдиповой логике отношения между отцом, матерью и субъектом регулируются, по Лакану, обменом воображаемым фаллическим объектом. Мать и отец вписаны для ребенка в концепт комплиментарности полов и для ребенка мать остается только матерью. В пубертере возникновение Вещи, этого абсолютного Другого, будет толкать подростка на поиск объекта полного наслаждения. Но сама природа Вещи находится вне поля означающего, первичного аффекта до любого вытеснения. Подросток должен столкнуться с невозможностью достигнуть объект, а позже, в ювенильном периоде он должен осуществить психическую разработку того, что мать – это женщина, которая желает вовне. Эта встреча с женским фундаментальна для подросткового перехода, так как она открывает путь ко взрослой сексуации. Нехватка в трех регистрах заставляет субъекта переработать свою концепцию мира и, по словам С. Лессура «вновь накрыть вуалью подростковые открытия». Они, будучи логически последовательными, являются одномоментными во времени и это делает пубертер «моментом взгляда», за которым следует «время понимания» ювенильности. Субъект периода пубертера пытается реконструировать Другого, того тотального, которого он уже знал во время раннего детства, когда он не был отделен от первичного объекта. Возвращение к неразделенности с первичным объектом запускает также изменение нарциссических процессов. В подростковом переходе основы нарциссизма нарушены и подростку надо их реконструировать, беря свое Я собственное в качестве объекта любви. Следовательно, нарциссические процессы будут вновь выходить на авансцену, Лессур называет это «нарциссизацией». Подросток тогда перед лицом нехватки в поиске фаллоса и перед тревогой архаической матери может выбрать один из путей: путь невротизации, которая идет либо истерическим, либо навязчивым путем или психотизации. В этой логике анорексия, когда субъект не может сформировать свое желание в качестве желания Другого как желание быть объектом любви, является на этапе реактивации стадии зеркала нарушением нарциссизма.

Лакан отмечал, что слабость отцовской функции приводит невозможности выхода из дуальности и к замыканию отношений на мать. Как результат – определенные нарушения в отношении субъекта к фаллосу. Что касается анорексии, то здесь также важно, что субъект не может сформировать желание в качестве делания Другого, а лишь нарциссическую защиту под тотальным взглядом Другого, чтобы избежать введения объекта в новую реальность. В период прохождения пубертера вместе с телом девочки изменяется и психика, отношение к телу и образу. Главными атрибутами, которые позволяют принять женственность и сексуальность тела являются грудь и вагина (как открытие после клитора, согласно Фрейду).

На символическом уровне – принятия своего тела как места, куда можно помещать и терять объект, это «контейнер» для пениса и ребенка. Это означает, что есть возможность принять нехватку. В случае анорексии мы наблюдаем невозможность принять свое тело как фаллос, являющийся объектом желания Другого, и очень сильную защитную тревогу, связанную с любой возможностью обнаружения себя неполной.

В речи аноректика часто слышны те предположения, которые выдвинули некоторые аналитики в связи с рассмотрением вопроса женственности, начиная с Фрейда и, например, М. Кляйн, К. Хорни, М. Малер, Ж. Шаффер: страх вторжения, изменения, захвата, повреждения. Все, что может проникнуть в тело, становится опасным, и это убеждение является защитным, поскольку субъект остается объектом, то есть, телом идентифицируясь с фаллосом матери, чтобы быть любимой. В подобных случаях субъект принимает пассивную позицию между быть захваченным видом монструозной матери, когда субъект сведен к месту чистого объекта, и попыткой избежать захвата, но всякий раз возвращаясь в предыдущую позицию. «Взрослеть – это не путать маму с потолком» для такого субъекта становится невыполнимой задачей, так как ему невозможно разделить мать и женщину. В данном случае мы сталкиваемся со всемогущей, интрузивной матерью и попытками дочери контролировать процессы, воспринимаемые ею как вторжение.

С. Лессур отмечал, что стремление девочки, девушки инвестировать в тело, позволяет говорить о его представлении фаллическим, предназначенным для взгляда Другого. И, если оно не появится в пубертере как воображаемый репрезентант фаллоса, подтвержденный взглядом матери и признанный как объект желания Другого, субъект не может перейти к следующему этапу – обретения функции тела как собственного материнского. То есть, возможности получить ребенка как фаллос. Но для этого необходимо признать, что есть место для него, тело – контейнер. В случае психического аноректического тупика субъект не получает от Другого подтверждение собственного существования, отрицая тело как живое, принимающее пищу, и отказывается от тела, представляющего собой место объекта желания Другого.

(Продолжение следует)

Источник фото: https://www.rxlist.com/


Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом