Что мы знаем о любви?
Люди вопрошают: «что ж я ничего не могу понять в любви, а то, что есть, это не то». Открытие такое одновременно пугает и заставляет искать убежище от любви в ее девальвации. И, в то же время, жаждать ее, как убежище от разрушительного для субъекта мира, где упорядочивание ее и эксплуатация подтверждается институтом брака, где царствует политэкономия отношений в паре. Как жить в мире, где эксплуатируется нарциссическая любовь в идее о двух половинках? Ибо тот, в кого я влюблен, уже я сам, и я получаю то, что мне недостает от миража своего я? А сексуальность сегодня и вовсе обретает товарность, так как ею помеченным становится все: реклама любого продукта должна быть сексуальной, возбуждать, от еды до частей тела, от авто до одежды. Более того, секс предписан для здоровья, и хороший оргазм – признак удачно выбранного партнера.
Объекты желания, которые «глядят» на нас с каждой витрины, само рыночное пространство и предстает механизмом, навязывающим субъекту способ желать, предоставляя многочисленные объекты для его желания. И мы делаем ударение на объекте влечения. Очевидно, что это связано с основным структурирующим фантазмом современности: правом на безграничное наслаждение. В мире, где почти отсутствует нехватка, сексуальность оказывается ответом на изобилие потребления остального. И тогда субъекту ничего не остается, как принять это либо отказаться. Недавно мне попалась статья о том, что сегодня молодежь якобы решает отказываться от секса вообще, говоря, что «это не модно». Но это отказ в форме «не модно», в общем-то, то же самое: любовь – это мода, и мы можем надевать ее, изменять, применять, выбрасывать как вышедшее из моды тряпье, то есть, она не выходит за рамки овеществления.
Собственно, об овеществлении любви мы слышим и от наших анализантов: «я вкладываюсь в отношения, а он нет», «я ей все даю, а она изменяет», «он /она) не видит моего вклада». Будто любовь – это некий банк, который приводит к накоплению, процентам и обогащению, и любовь – это взаимовыгодный обмен благами. Жак Лакан прав, заявив, что капитализм начинается «с отправки секса на свалку», в господском дискурсе наше счастье в объектах реальности, а симптом общества – исчезновение субъективности. Впрочем, это не тенденция исключительно сегодняшнего дня, о постмодерном субъекте и его отношению к любви говорил Бадью, как о необходимости защиты любовного переживания в современном мире, так как ей угрожают со всех сторон. Говорил о том, что любовь нужно переизобрести.
Поэтому говоря о любви, как не поразмышлять об определении, данном Жаком Лаканом, которое, на самом деле, о непредставимости любви. В течение многих лет Лакан развивал и дополнял этот месседж. Когда встает вопрос о «настоящей» любви, он дает такие афористические определения: «Человек любит в том или ином существе то, что находится по ту сторону него, то есть, в конечном счете, то, чего ему не хватает» — и в параллель этому: «.любовь — это дар(ение) того, чем не обладаешь». В основании любви лежит абсолютный выбор, который не может быть мотивирован никаким благом. Мы слышим: «я хочу, чтобы он или она были всегда со мной, вечная любовь, пока смерть не разлучит нас». Но, в любовном переживании просчет не может иметь места, даже в качестве обещания вечной любви. Быть может, именно это хотел сказать Лакан фразой: «Знание о том, что сделает ваш партнер, не служит доказательством любви». И можно жениться, выйти замуж, чтобы после вопрошать: как так случилось, что любовь разбилась о берег быта? Брак – не есть плохо, это символизация отношений пары, как и любовь – это вопрос культуры. Когда говорим: я люблю тебя, мы остаемся в логике обладания. Люблю за что-то. Философия, феноменология, герменевтика и психоанализ сходились в том, что любовь – дает возможность встречи с истиной. (У Бадью – научной, художественной, политической или любовной). Истина всегда предстает как нечто исключительное и редкостное, само французское выражение tomber amoureux — дословно, «упасть в любовь» — свидетельство этой неожиданности. Это расстройство привычного порядка не всегда приятно и выносимо субъектом. Потому что любовная встреча производит разрыв в знании о себе, дает возможность стать для себя незнакомым. Естественно, хочется вернуться к обычным комфортным благам, убежать от такой любви, стать обычным в обычной истории.
Любовь начинается по ту сторону желания и спроса, каковые она, однако, охватывает. Любовь – это эксцесс, нарушающий привычный порядок вещей и именно потому не обладающий символическими средствами для адекватного самовыражения. То есть, любовь по определению не может быть совершенной, ей изначально должно быть присуще некоторое несовершенство, выступающее необходимым условием возникновения «чуда любви».
Любое событие, имеющее отношение к истине, необходимым образом помечено аффектом. В любви это счастье, о котором говорят, и не знают что это. Аффект предстает как охваченность субъекта процессом истины, он способен к творению, к сублимации. Любовь, и у Фрейда, и у Лакана — это опыт, исходя из которого, может быть осмыслена Двоица в расколе господства Единого. Тайна любви — это всегда тайна двух радикально различных способов обнаружения себя в мире. Любовь всегда предстает напряжением.
А если не за что-то любить меня или его, то, как я узнаю, что такое любовь? – вопрошает субъект. Как знать, что именно это – любовь вот этого конкретного М или Ж? Объект желания не то, к чему устремлен субъект и чем он заворожен, он не в тех образах, которые индуцируют в субъекте любовное переживание, а в том, что толкает его на поиск. В этом смысле субъект любит нехваткой.
Жак Лакан говорит, что только испытывающее нехватку существо способно любить, отсюда и проистекает важнейшее понимание, а именно, несовершенство в поле любви выше совершенства. Любовный опыт, это опыт, в котором есть возможность не обретения, а сохранения нехватки в отношениях, и в этом, порой, ее невыносимость. «Любовь не классифицируема, она никогда не находится на своем месте». И она «результат союза Избытка и Нехватки». Славой Жижек говорит прекрасно: «С любовью я тоже Ничто, но то Ничто, которое смиренно знает о себе, Ничто парадоксальным образом обогащенное осознанием своей недостаточности».
Что же такое имел ввиду Лакан, говоря, что в любовных отношениях субъект приносит в дар нечто такое, чего он, по сути дела не имеет. Более того, «кому-то, кому это не нужно». То есть тому, кто сможет выдержать бремя нехватки, любовный опыт как опыт по ту сторону идеализаций, обретений, обладаний другим. В I семинаре Лакан показал, как любовь в символическом порядке подвергает нарциссизм субъекта влиянию возлюбленного. Однако на этом уровне мы по-прежнему пассивные «жертвы» любви. Позднее Лакан говорит о том, что должны быть подорваны наши инертные нарциссические идентификации, следуя кратковременной траектории нашего чистого/реального желания (пустоты). И далее – в поздних семинарах – он говорил о случайности любви. А в XX семинаре речь уже идет о мужестве, ибо для того чтобы любить, необходимо иметь мужество быть верным событию любви, несмотря на неизбежную «ренарциссизацию». Лакан говорит, что для возникновения любви «должно произойти что-то, имеющее отношение к операции на гениталиях», обусловленной изначальным различием – трещиной (spaltung) или рассоединением. То есть любовь, с точки зрения психоанализа, неотделима от символической кастрации и ее обязательного принятия. Кастрация – это необходимое условие как сексуальных, так и любовных отношений между людьми. В связи с этим становится понятной парадоксальная идея самого Лакана по поводу «невозможности сексуальных отношений»: с одной стороны – их нет для умиротворения встречи двух полов, с другой – сексуальные отношения есть, если они – «взаимоналожение», производящее сублимацию воображаемой любви. Таким образом, любовь, по мнению Лакана – это фиктивность, компенсирующая отсутствие сексуальных отношений. Рассуждая о куртуазной и чистой любви о логике любовной сублимации, Лакан обращает внимание на любопытный факт: в куртуазной любви нет объекта любви. Женский объект в куртуазной любви лишен «какой бы то ни было реальной субстанции», другими словами, объект любви выполняет исключительно символическую функцию. По мысли Лакана, творческая задача куртуазной поэзии и состоит в том, чтобы создать «нечеловеческого партнера». Что это как не радикальное изъятие любовного опыта из воображаемой структуры нарциссических отношений? Техники куртуазной любви являются техниками торможения или предварительного условия сексуального акта, они разворачиваются и поддерживаются в регистре «удовольствия желать».
Итак, что же означает «Любить – значит давать нечто кому-то, кто может то, о чем идет речь, как иметь, так и не иметь, но в любом случае даете вы то, чего у вас заведомо нет. В то время как собственно давать - тоже означает давать, но давать то, что у вас есть. В этом вся разница. Но что это значит, давать то, чего не имеешь? – Это, естественно, значит давать не то, что я могу иметь, то есть ничего из того, что может принадлежать мне, ничего…» Лакан разделяет желание и любовь. Любовь – дар, и любить – это не просто пассивно воспринимать и поддерживать свою нехватку, а дарить эту нехватку, рисковать перепродавать то, что тебе самому не принадлежит, не владеть. Опыт любви позволяет найти нечто по ту сторону самого себя, нечто более себя, поэтому для Лакана он неотделим от психоанализа.
«Давать то, чего не имеешь – это и значит передавать обжигающую пустоту Вещи, das Ding, которая «в тебе более тебя», Вещи как объекта-причины-вдохновения, - пишет в «Лаканалии» Айтен Юран. - Помещать в другого не объект желания, а обнаруживать отсутствие этого объекта, ту промежность Реального, которая разверзается между субъектом и объектом. Соприкасаться с Реальным посредством другого, с обличённой в другого пустотой – вот, что представляет из себя опыт любви. Если бы мы могли отдать себя, это значит, что я принадлежу себе как вещь. То есть любовь состоит в том, чтобы отдавать ничто, то, что вообще не относится к вещам, не относится к объектам, если угодно, но относится к субъектам. И это значит, что любимый объект не является собственностью. И давать другому то, что ни при каких обстоятельствах не может стать моей собственностью, как, например, моя собственная персона, то есть давать то, что находится по ту сторону или за пределами самого субъекта».
Таким образом, любовь представляет нам всю невозможность быть самим собой. И это страшит. От этого осознания хочет скрыться в убежище. Но одновременно именно это осознание, что я не я, и не могу себя знать и быть, – и есть то, от чего мы бежим любви навстречу, что бы узнать, кто же я. Действительно, признать себя как пустое место, которое само по себе ничего не значит, выводит нас из убежища, и любовь – тот урок, который труден в наше время, но возможен. Жижек как-то привел в пример историю, как страстный влюбленный в ответ на объяснения биохимика, что все испытываемое им всего лишь результат химических процессов в теле, отвечает: «Все что вы говорите, возможно, так и есть, но все же ничто не может лишить меня силы страсти, которую я испытываю в настоящий момент». А Сергею Есенину приписывают замечательные слова: «Нужно хотя бы раз полюбить, иначе вы так и будете думать, что это прекрасно!»
Объекты желания, которые «глядят» на нас с каждой витрины, само рыночное пространство и предстает механизмом, навязывающим субъекту способ желать, предоставляя многочисленные объекты для его желания. И мы делаем ударение на объекте влечения. Очевидно, что это связано с основным структурирующим фантазмом современности: правом на безграничное наслаждение. В мире, где почти отсутствует нехватка, сексуальность оказывается ответом на изобилие потребления остального. И тогда субъекту ничего не остается, как принять это либо отказаться. Недавно мне попалась статья о том, что сегодня молодежь якобы решает отказываться от секса вообще, говоря, что «это не модно». Но это отказ в форме «не модно», в общем-то, то же самое: любовь – это мода, и мы можем надевать ее, изменять, применять, выбрасывать как вышедшее из моды тряпье, то есть, она не выходит за рамки овеществления.
Собственно, об овеществлении любви мы слышим и от наших анализантов: «я вкладываюсь в отношения, а он нет», «я ей все даю, а она изменяет», «он /она) не видит моего вклада». Будто любовь – это некий банк, который приводит к накоплению, процентам и обогащению, и любовь – это взаимовыгодный обмен благами. Жак Лакан прав, заявив, что капитализм начинается «с отправки секса на свалку», в господском дискурсе наше счастье в объектах реальности, а симптом общества – исчезновение субъективности. Впрочем, это не тенденция исключительно сегодняшнего дня, о постмодерном субъекте и его отношению к любви говорил Бадью, как о необходимости защиты любовного переживания в современном мире, так как ей угрожают со всех сторон. Говорил о том, что любовь нужно переизобрести.
Поэтому говоря о любви, как не поразмышлять об определении, данном Жаком Лаканом, которое, на самом деле, о непредставимости любви. В течение многих лет Лакан развивал и дополнял этот месседж. Когда встает вопрос о «настоящей» любви, он дает такие афористические определения: «Человек любит в том или ином существе то, что находится по ту сторону него, то есть, в конечном счете, то, чего ему не хватает» — и в параллель этому: «.любовь — это дар(ение) того, чем не обладаешь». В основании любви лежит абсолютный выбор, который не может быть мотивирован никаким благом. Мы слышим: «я хочу, чтобы он или она были всегда со мной, вечная любовь, пока смерть не разлучит нас». Но, в любовном переживании просчет не может иметь места, даже в качестве обещания вечной любви. Быть может, именно это хотел сказать Лакан фразой: «Знание о том, что сделает ваш партнер, не служит доказательством любви». И можно жениться, выйти замуж, чтобы после вопрошать: как так случилось, что любовь разбилась о берег быта? Брак – не есть плохо, это символизация отношений пары, как и любовь – это вопрос культуры. Когда говорим: я люблю тебя, мы остаемся в логике обладания. Люблю за что-то. Философия, феноменология, герменевтика и психоанализ сходились в том, что любовь – дает возможность встречи с истиной. (У Бадью – научной, художественной, политической или любовной). Истина всегда предстает как нечто исключительное и редкостное, само французское выражение tomber amoureux — дословно, «упасть в любовь» — свидетельство этой неожиданности. Это расстройство привычного порядка не всегда приятно и выносимо субъектом. Потому что любовная встреча производит разрыв в знании о себе, дает возможность стать для себя незнакомым. Естественно, хочется вернуться к обычным комфортным благам, убежать от такой любви, стать обычным в обычной истории.
Любовь начинается по ту сторону желания и спроса, каковые она, однако, охватывает. Любовь – это эксцесс, нарушающий привычный порядок вещей и именно потому не обладающий символическими средствами для адекватного самовыражения. То есть, любовь по определению не может быть совершенной, ей изначально должно быть присуще некоторое несовершенство, выступающее необходимым условием возникновения «чуда любви».
Любое событие, имеющее отношение к истине, необходимым образом помечено аффектом. В любви это счастье, о котором говорят, и не знают что это. Аффект предстает как охваченность субъекта процессом истины, он способен к творению, к сублимации. Любовь, и у Фрейда, и у Лакана — это опыт, исходя из которого, может быть осмыслена Двоица в расколе господства Единого. Тайна любви — это всегда тайна двух радикально различных способов обнаружения себя в мире. Любовь всегда предстает напряжением.
А если не за что-то любить меня или его, то, как я узнаю, что такое любовь? – вопрошает субъект. Как знать, что именно это – любовь вот этого конкретного М или Ж? Объект желания не то, к чему устремлен субъект и чем он заворожен, он не в тех образах, которые индуцируют в субъекте любовное переживание, а в том, что толкает его на поиск. В этом смысле субъект любит нехваткой.
Жак Лакан говорит, что только испытывающее нехватку существо способно любить, отсюда и проистекает важнейшее понимание, а именно, несовершенство в поле любви выше совершенства. Любовный опыт, это опыт, в котором есть возможность не обретения, а сохранения нехватки в отношениях, и в этом, порой, ее невыносимость. «Любовь не классифицируема, она никогда не находится на своем месте». И она «результат союза Избытка и Нехватки». Славой Жижек говорит прекрасно: «С любовью я тоже Ничто, но то Ничто, которое смиренно знает о себе, Ничто парадоксальным образом обогащенное осознанием своей недостаточности».
Что же такое имел ввиду Лакан, говоря, что в любовных отношениях субъект приносит в дар нечто такое, чего он, по сути дела не имеет. Более того, «кому-то, кому это не нужно». То есть тому, кто сможет выдержать бремя нехватки, любовный опыт как опыт по ту сторону идеализаций, обретений, обладаний другим. В I семинаре Лакан показал, как любовь в символическом порядке подвергает нарциссизм субъекта влиянию возлюбленного. Однако на этом уровне мы по-прежнему пассивные «жертвы» любви. Позднее Лакан говорит о том, что должны быть подорваны наши инертные нарциссические идентификации, следуя кратковременной траектории нашего чистого/реального желания (пустоты). И далее – в поздних семинарах – он говорил о случайности любви. А в XX семинаре речь уже идет о мужестве, ибо для того чтобы любить, необходимо иметь мужество быть верным событию любви, несмотря на неизбежную «ренарциссизацию». Лакан говорит, что для возникновения любви «должно произойти что-то, имеющее отношение к операции на гениталиях», обусловленной изначальным различием – трещиной (spaltung) или рассоединением. То есть любовь, с точки зрения психоанализа, неотделима от символической кастрации и ее обязательного принятия. Кастрация – это необходимое условие как сексуальных, так и любовных отношений между людьми. В связи с этим становится понятной парадоксальная идея самого Лакана по поводу «невозможности сексуальных отношений»: с одной стороны – их нет для умиротворения встречи двух полов, с другой – сексуальные отношения есть, если они – «взаимоналожение», производящее сублимацию воображаемой любви. Таким образом, любовь, по мнению Лакана – это фиктивность, компенсирующая отсутствие сексуальных отношений. Рассуждая о куртуазной и чистой любви о логике любовной сублимации, Лакан обращает внимание на любопытный факт: в куртуазной любви нет объекта любви. Женский объект в куртуазной любви лишен «какой бы то ни было реальной субстанции», другими словами, объект любви выполняет исключительно символическую функцию. По мысли Лакана, творческая задача куртуазной поэзии и состоит в том, чтобы создать «нечеловеческого партнера». Что это как не радикальное изъятие любовного опыта из воображаемой структуры нарциссических отношений? Техники куртуазной любви являются техниками торможения или предварительного условия сексуального акта, они разворачиваются и поддерживаются в регистре «удовольствия желать».
Итак, что же означает «Любить – значит давать нечто кому-то, кто может то, о чем идет речь, как иметь, так и не иметь, но в любом случае даете вы то, чего у вас заведомо нет. В то время как собственно давать - тоже означает давать, но давать то, что у вас есть. В этом вся разница. Но что это значит, давать то, чего не имеешь? – Это, естественно, значит давать не то, что я могу иметь, то есть ничего из того, что может принадлежать мне, ничего…» Лакан разделяет желание и любовь. Любовь – дар, и любить – это не просто пассивно воспринимать и поддерживать свою нехватку, а дарить эту нехватку, рисковать перепродавать то, что тебе самому не принадлежит, не владеть. Опыт любви позволяет найти нечто по ту сторону самого себя, нечто более себя, поэтому для Лакана он неотделим от психоанализа.
«Давать то, чего не имеешь – это и значит передавать обжигающую пустоту Вещи, das Ding, которая «в тебе более тебя», Вещи как объекта-причины-вдохновения, - пишет в «Лаканалии» Айтен Юран. - Помещать в другого не объект желания, а обнаруживать отсутствие этого объекта, ту промежность Реального, которая разверзается между субъектом и объектом. Соприкасаться с Реальным посредством другого, с обличённой в другого пустотой – вот, что представляет из себя опыт любви. Если бы мы могли отдать себя, это значит, что я принадлежу себе как вещь. То есть любовь состоит в том, чтобы отдавать ничто, то, что вообще не относится к вещам, не относится к объектам, если угодно, но относится к субъектам. И это значит, что любимый объект не является собственностью. И давать другому то, что ни при каких обстоятельствах не может стать моей собственностью, как, например, моя собственная персона, то есть давать то, что находится по ту сторону или за пределами самого субъекта».
Таким образом, любовь представляет нам всю невозможность быть самим собой. И это страшит. От этого осознания хочет скрыться в убежище. Но одновременно именно это осознание, что я не я, и не могу себя знать и быть, – и есть то, от чего мы бежим любви навстречу, что бы узнать, кто же я. Действительно, признать себя как пустое место, которое само по себе ничего не значит, выводит нас из убежища, и любовь – тот урок, который труден в наше время, но возможен. Жижек как-то привел в пример историю, как страстный влюбленный в ответ на объяснения биохимика, что все испытываемое им всего лишь результат химических процессов в теле, отвечает: «Все что вы говорите, возможно, так и есть, но все же ничто не может лишить меня силы страсти, которую я испытываю в настоящий момент». А Сергею Есенину приписывают замечательные слова: «Нужно хотя бы раз полюбить, иначе вы так и будете думать, что это прекрасно!»
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
© All Rights Reserved. Elena Medvedeva
made by Inessa Hartmann
made by Inessa Hartmann