Наверняка Лакан, называя истерию «прекрасной», размышлял о красоте, исходя не из эстетической категории или явления онтологического, гносеоэтического по своей сути: его, как прежде и Фрейда, удивляет и восхищает способность истерического субъекта красиво держать речь. Истерик говорит всем телом, выкрикивает симптомами, выписывает иероглифы, заманивает детективными сюжетами, восхищает любовными посланиями, удивляет музыкальным построением водевиля и хорошо отредактированным сценарием маскарада. Это речь, которая демонстрирует следы бессознательного, структуру языка, модифицирует природу желания, отчуждает и всегда обращена к другому в качестве сообщения.

Истерик говорит симптомами, зашифрованными особым языком, но их можно дешифровать и освободить из языка речь. Привлекательность истерика и в том, что прежде, чем услышать и разгадать речь, его неплохо бы «поймать». Истеричка – беглянка. Она бежит, запутывая следы, удивляя маневрами, провоцируя психоаналитика догнать, оказаться на месте знающего. Она презентует себя как нуждающееся знание: «Исцелите меня, попробуйте узнать, чем я обладаю». Устоять от влияния чар истерика, означает, соблюдая этическую позицию, найти клинические опоры, важные элементы в разворачивании диалектики анализа, что, собственно и предложил нам Лакан, возвращаясь к Фрейду и его клиническому случаю Доры. Иными словами, есть психическая структура, в ней происходят свойственные ей бессознательные процессы, мы их обнаруживаем, но нашей задачей не есть их устранение.

Сегодня прекрасная и загадочная истерия, благодаря которой родился психоанализ, в медицинском дискурсе распалась на ряд диагнозов и перестала быть темой исследований, она изгнана и из официального знания, но, конечно же, никуда не делась. DSM рассматривает нарушения основных функций, которые делают жизнь достойной: секс, питание, сон и дополнительных: гнев, воровство, игры. А также это трудности адаптации и личностные «расстройства» (нарциссические, избегающие, зависимые и так далее). Истерику отдают во владение «проблемы неспецифических отношений», и, как иронизирует французский психоаналитик Даниэль Руа, «у истерика есть «неспецифические трудности и феномены в отношениях с жизнью». Потому психоаналитики, которым чужд медицинский диагноз, рассматривают структуру и симптом не как проявление болезни (ибо для нас болезнь – не болезнь, а способ исцеления), а как знак – нечто представляющее что-то для кого-то, то есть сеть следов отношений, как означающее означаемого, как суть человеческого бытия. Теория психических структур позволяет нам ответить на вопросы: как возник субъект, каковы его пути вхождения в культуру, каковы отношения с Другим, поскольку он уже всегда субъект Другого, какой ответ он держит на пришествие Закона, а также исследовать пути субъективации, диалектику желания, идентификации.

В аристотелевских терминах: истерия – это невозможность перейти от потенциального удовольствия к действительному удовольствию, от потенции, возможности желания к реализации удовольствия. Истерия охватывает соответствующий опыт субъекта. Таким образом, согласно Лакану, – это субъект любого пола, чья невротическая организация устроена по истерическому типу.

Для истерика свойственно не узнавание своей сексуальной сущности («Я мужчина или женщина?») Отсюда стратегии соблазнения, которые кого угодно могут озадачить: активно покорять, пассивно отдаваться, а стоит другому подойти слишком близко — спасаться бегством.

Такая женщина, к примеру, непрерывно интригует, играет в загадочность, но требует, чтобы мы разглядели ее под всеми масками. «Кто я для тебя?», «Как ты меня ценишь?» Потребность постоянно убеждаться в том, что он желанен, что другой ценит и одобряет, и есть главное следствие истерической составляющей. Так считал Жак Лакан. Парадокс в том, что истерик всеми силами пытается возбудить в другом желание, добиться, чтобы к нему испытывали страсть, но очень скоро пугается этой страсти. Чтобы облегчить тревогу, истерик превращает свое существование в театральные подмостки, где разыгрывает эмоции, обращаясь к зрителям, которых ему нужно растрогать и соблазнить. «Истеричка бессознательно преподносит себя как загадку».

Лакан констатирует, что истерию как объект нельзя ни осознать, ни сформулировать знания о ней, тогда как субъект заставляет это знание говорить. Благодаря истерии углубляются знания, а она остается тайной. С одной стороны, истерик толкает к знанию, а с другой стороны, подчеркивает отсутствие фундаментального знания о человеке. Вопрос знания – один из ключевых в понимании истерической конструкции. На уровне эпистемологии истерия – вопрос. Вопрос, конечно, требует ответа, то есть знания. Но вопрос не о любом знании, а о знании причины желания. Речь не о желании знания, а о требовании, в этом и суть вопроса. Истерик просит о знании, но то, чего он желает, что ищет – это бытие. То, чего желает истерический субъект, это не jouissance плоти, напротив, он желает нейтрализации, исключения такого jouissance в Другом, чтобы освободиться от jouissance плоти. Поэтому в клинике истерии и присутствует искушение лишения. Истерический субъект определяется также тем, что Лакан в позднем периоде назовет «допущение лишения», то есть велик соблазн для истерика жертвовать собой. Будучи подталкиваемыми странным желанием, истерики желают негации того, что принадлежит уровню обладания или же владения. Таким образом, этика истерии — это этика нужды, лишения.

«Желание сопротивляется», - говорит Жак Лакан. Невроз есть результат сопротивления желания, желания как защиты. Истерия и обсессивный невроз – две позиции в установлении диалектики желания и требования, призванные разрешить то, что Лакан называет «парадоксом желания».

Парадокс заключается в том, что желание обретает свою свободу, конституируясь в зависимости от Другого, и завоевывается эта свобода только в согласии желания и наслаждения, то есть, фиксируясь на объекте влечения. И здесь важно помыслить, каким образом истерик вписывается в логику желания и требования. Говоря о логических тактах Эдипа, Лакан обращает внимание на момент, когда в диалектике требования обнаруживается желание Другого. «По ту сторону того, что требует у субъекта Другой, должно существовать измерение, где присутствует то, чего Другой желает». То есть, возникает необходимость открытия желания Другого за требованием, ибо никак иначе невозможно обнаружить свое желание. Когда у истерика в ситуации с партнером возникает место Другого, то есть требование (не важно, требует ли он или требование адресовано ему), для истерика как субъекта не остается места, и тогда реализуется состояние типа «быть подверженным».

Отсюда поиск истерическим субъектом партнеров, способных воплотить фигуру реального Другого – не носителя знака речи, а носителя знака желания, отказывающего ему в том, чтобы оно было удовлетворено, либо от кого он может отказаться. В каком-то смысле истерик обслуживает различие между Другим желания и Другим речи, которые при случае могут воплощаться в два разных тела. Истерик становится, таким образом, сторонником или сторонницей борьбы за дело желания. В этом – его привлекательность и одновременно драма. Истерик создает неосуществимое желание, поскольку это единственное условие, при котором может возникнуть Другой. Лакан назовет это первичным структурным элементом истерии. В таком случае истерическую позицию по отношению к желанию можно описать как факт приспособления к измерению «неудовлетворения желания», к некому желанию, которое находится в позиции безусловного сторонника требования и «отказа от тела», принимая объекты влечения в качестве «конденсаторов наслаждения». Желание также нагружено неким «остатком», с которым субъект невольно идентифицируется, поэтому существует опасность для истерического субъекта слишком сблизиться с этим существом-отбросом. Отсюда – отмеченная Лаканом важность формы идентификации между субъектом и Другим, которая будет интериоризироваться.

«Прекрасная истерическая структура находится в идентификации со знаками отличия Другого». В случае знаменитой фрейдовской пациентки Доры, например, эта идентификация будет до самого конца скрывать побудительный мотив, включающий объект, который и является истинной причиной желания Доры, а именно, прекрасную госпожу К., любовницу отца. Дора обретает равновесие в идентификации с господином К., но это не любовь. Лакан уточняет, что именно от отца она хочет получить любовь, пока идентификация с господином К. не потерпит провал. Г-н К. говорит Доре: «Моя жена ничего для меня не значит», и лишается того места, которое занимал для нее, и где она находила свою идентификацию, будучи желающей, нацеленной на госпожу К. Лишь под маской этой идентификации она могла идти вперед. И, если истеричка обретает «поддержку» в желании Другого по ту сторону любого требования, то и сама она благодаря этому становится безусловной поддержкой желания Другого. Но Другого бессильного: он необходим ей для того, чтобы иметь возможность его поддерживать. Это место отца, что открывает для истерического субъекта многочисленные пути идентификации со всеми мужчинами или женщинами, нацеленными на желание по ту сторону требования, и поддержки всем, кто воплощает различные варианты одновременно могущества и бессилия.

Клинический анализ показывает, что в мире истерии существуют не столько женщины и мужчины, сколько слабые и сильные, могущественные и немощные. Для истерички мужчина – это тот, кто обладает прежде всего силой и властью, отсюда применение силы с целью сделать или обнаружить его бессильным.

Кажется, что Дора считает не только отца, но отчасти всех других мужчин импотентами, и не только сексуальными, а и импотентами в удовлетворении ее желания, - считает, к примеру, Сержио Бенвенутто. Она разыгрывает врачей, т.к. считает, что они бессильны вылечить ее. Фрейд, будучи врачом, импотентен, и, когда мужчина проявляет свою потенцию, игра Доры заключается именно в том, чтобы оседлать его. Это то, что она и делает с господином К., который говорит ей, что от жены ничего не получает. С ним Дора играет, соблазняет, подстрекает, посылает сигналы расположения, но на берегу озера Гарда дает ему громкую и выразительную пощечину. Так же или почти также она играет и с Фрейдом, подстрекая его на знания: поднимает его фаллос, затем кастрирует, знаменитый доктор пишет случай Доры, «чтобы обрести потенцию, которую дьявольские истерички часто пытались поставить под сомнение» (С. Бенвенутто).

Желание истерика – не желание объекта, а желание желания, то есть ему необходимо утвердиться перед лицом места, где желает Другой. Но здесь, отмечает Лакан, идентификация не столь воображаемая, сколь возникающая из-за обнаружения у другого признаков желания, и это идентификация с маленьким другим, через которого можно получить доступ к истинному объекту желания. Мы помним, что Дора была невыносима для отца, это отыгрывание происходит тогда, когда она уходит со сцены Другого, где субъект формируется и держит речь. И, когда ей предлагается наслаждение Другого, она отказывается, так как хочет лишь знания как средства наслаждения, чтобы поставить его на службу господской истине, которую она и воплощает. Истина – господин кастрирован.

Возвращение к диалектике требования и желания позволяет надеяться на возможность обустройства желания на основе фантазии, которая могла бы таким образом взять на себя объект, либидо, в то время как субъект мог бы воспользоваться символической идентификацией, даваемой Другим. И защита тогда в том, чтобы сделать загадочным желание Другого – d ( x ), поскольку нехватка берет свое начало в образе тела. Поэтому мы имеем при истерии вариант фаллоса, циркулирующий между мужчинами и женщинами. В лакановской логике «быть или не быть фаллосом» звучит как «невозможно больше это иметь» и «я не знаю, я не беру». Лакан утверждает, что именно здесь находится место означающего «фаллос», «иметь или не иметь» одновременно с характерной для истерика чертой, в соответствии с которой он неизменно представляет себя в качестве испытывающего некое лишение. В этот момент как раз и происходит идентификация, делая переносимым для другого тела, тела кого-то подобного, факт обладания им, или возможность его иметь, или риск более не иметь, или не иметь его вообще. То есть тайна истерии связана с идентификацией с фаллическим означающим. Маневр истерика невротика заключается в том, чтобы показать ценность фаллоса как объекта желания, замаскировать собственное пожелание быть им, быть одним из имен нехватки.

Пресловутый фаллос «под вуалью» означает для истерички привлечь взгляд другого к тому, что она могла бы иметь или не иметь, и тем самым создает у другого желание. И все это ради того, чтобы никто не заметил, что главная роль принадлежит здесь функции покрова, вуали, то есть располагается на линии различения между требованием и желанием. В действительности, она делает из себя создательницу покрова, маски, за которой сама становится существует в качестве фаллоса, как если бы она была фаллосом, которого не достает Другому, то есть – означающим желания. Для Лакана истеричка – это по своей сути гомосексуальный мужчина, который не признает себя полностью таковым. Отсюда большие трудности любой истерички представить себя сексуальным объектом мужчины. Поэтому партнер ей нужен для того, чтобы «подержать» этот покров, эти прекрасные кулисы на театральных подмостках, на которых она развернет свой маскарад, и начнется не менее прекрасная драма: «истерическая провокация». И тогда зазвучит главный вопрос: «кто я, мужчина или женщина?»

Мы знаем, что Доре было сложно ответить на вопрос о своей женственности, ибо она вопрошает с места идентификации с братом, г-ном К., отцом, Фрейдом. Дора не только любит всех участников драмы, хотя в каждом из них разочаровывается, но и идентифицируется с каждым из них, идентифицируется не только с субъектами желания (мужчинами), но и с их объектом (женщиной). «Мужским взглядом» смотрит Дора на г-жу К.: что в ней есть такого, что ее желают мужчины? Но даже сексуальное обладание ее телом не дает ответа. И тогда Лакан на семинаре «Еще», еще и еще раз размышляет о женском. Он говорит, что мужчина вписан в фаллическую функцию целиком благодаря исключению, ибо только тогда может существовать целое. А на стороне женского, в отличие от мужского (благодаря мифу об убийстве праотца), такого исключения нет. Женщина не умещается в фаллическое означающее, так как имеет не фаллоцентричную позицию, и это позволяет ей иметь некую тайну женского. Лакан говорит: «Женщина не вся», размышляя о концепте «не-всего» и это явилось поворотным моментом в новом клиническом подходе к разрешению тупика отношений между полами. Как же быть женщиной, если «о наслаждении она не может вымолвить ни слова», она фундаментально одинока и это единственное женское что есть у женщины? Женщина - исключение, не-вся, и есть разница между женщиной как таковой и истеричкой, даже если она женщина. В фаллическом наслаждении она не-вся, у нее одним наслаждением больше. Но что это, чего она желает – вопрос так и остается без ответа.

Вряд ли Лакан был уверен, что открыл истину истерика, но окончательная истина истерии как раз и состоит в том, что у нее нет истины в последней инстанции, для нее не существует конечных интерпретаций. Прекрасная истеричка очаровывает, удивляет и убегает, выскальзывает из рук психоанализа, хотя он ее прославляет.

Истеричка ускользает, ибо хочет оставить открытыми свои потенциальные возможности, свою власть, не раскрывает никогда свою сексуальность навстречу посторонней активности. Как отмечает С. Бенвенутто, «Ее существование выражается скорее в «пока­еще-не», чем в «уже-больше-не» – еще пока не женщина, но уже больше не девочка. Больше не женщина, но уже и не мужчина.[…] Истеричка не может быть служительницей ничего. […] Истеричка не хочет опускаться до сексуального обслуживания мужчины – но и не хочет быть монашкой, еще и потому, что монашка находится на службе у Иисуса Христа». Такая вот мистерия истерии.

Осмысляя историчность истерии и ее современные фигуры, оказавшиеся в точке сплетения индивидуального и социального, скрытые за фантасмагорией симптомов, опираясь на теоретические подходы и клинические случаи, мы формируем представления об особенностях психоаналитической работы с «этой прекрасной истерической конструкцией». С ее этикой, парадоксами, любовными маневрами, ускользающим характером, презентацией в месте знания и власти. Истерички заставляли Фрейда принять вызов их бессознательного, стать заинтересованным в спектаклях, которые разыгрывались в кабинете, удивляться, ошибаться и исследовать, Лакана – верить, что он нашел окончательную истину истерии, а современных аналитиков – что правда истерии есть недостаток правды. Отсюда ее современность, хоть она стара как мир. Она колеблется между истинами, без принятия решения, как невозможность движения от потенциального наслаждения к действительному, от потенциального желания к передаче себя наслаждению. Истерия сегодня – это иероглифы, ребусы, лабиринты, которые уготовлены психоаналитикам. И постичь истину истерического субъекта – это как стать детективом, распутывающим историю субъекта в поисках следа желания, от которого она бежит. Лакан констатирует, что истерию как объект нельзя ни осознать, ни сформулировать знания о ней, тогда как субъект заставляет это знание говорить. Благодаря истерии углубляются знания, а она в своей недоступности остается сокрытой тайной. Поэтому истеричка развивается вместе со временем, «она также пластична, как и речь, обращенная к ней».

Литература для продолжения осмысления

1. Бенвенутто С. Дора убегает… Что еще можно добавить к вопросу об истеричках? /Психоаналіз. Часопис. – 2001. – № 1. – с. 96-124

2. Лакан Ж. Семинары. Книга 1. Работы Фрейда по технике психоанализа. - М.: Логос, 1998.

2. Лакан Ж. Семинары, Книга 2: Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55) / Ж. Лакан. – М. : Гнозис, 2009. – 520с.

3. Лакан Ж. Семинары, Книга 5: Образования бессознательного (1957/58) / Ж. Лакан. – М: Гнозис, 2002. – 698с.

4. Лакан Ж. Семинары, Книга 7: Этика психоанализа / Ж. Лакан. – М.: Гнозис – Логос, 2006. – 160с.

5. Лакан Ж. Семинары, Книга Х, Тревога. М:, Логос, 2010. - 424 с.

6. Лакан Ж. Семинары, Книга 11: Четыре основные понятия психоанализа (1964) / Ж. Лакан. – М.: Гнозис – Логос, 2004. – 304с.

7. Лакан Ж. Семинары, Книга 17: Изнанка психоанализа (1969 -1970) / Ж. Лакан. – М. : Гнозис – Логос, 2008. – 272 с.

8. Лакан Ж. Семинары, Книга 20: Еще (1972-1973)/ Ж.Лакан. – М. : Гнозис – Логос, 2011. – 176 с.

9. Лакан Ж. Функция речи и поле языка в психоанализе. М:. Гнозис, 1995

10. Лесур С. Полезно ли бессознательное психоаналитикам? / С. Лесур // Психоаналіз. Часопис. – 2008. – № 1 (11). – С. 25 – 33.

11. Мазин В. Введение в Лакана. М.: «Прагматика культуры», 2004

12. Назио Х.-Д. Пять уроков по теории Жака Лакана. - М.: Институт общегуманитарных исследований, 2015. – 176 с.

13. Фрейд З. Влечения и их судьба: В кн. Психология бессознательного / З. Фрейд. – М.: Фирма СТД., 2006. – с.79 – 109.

14. Фрейд З. Гибель эдипова комплекса: Сексуальная жизнь / З. Фрейд. – М.: Фирма СТД., 2006. – с.243 – 252.

15. Фрейд З. Некоторые психические последствия анатомического различия полов: В кн. Сексуальная жизнь / З. Фрейд. – М.: Фирма СТД, 2006. – с. 253 – 266.

16. Фрейд З. К введению в нарциссизм: Зигмунд Фрейд. «Я» и «Оно». Труды разных лет / З. Фрейд. – Тбилиси: Мерани, 1991. – кн. 2. – с. 107 – 133.

17. Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности : Сексуальная жизнь / З. Фрейд. – М.: Фирма СТД, 2006. – с. 37 – 146.

18. Юран А. Психоанализ тела или тело в поле языка / А. Юран // Психоаналіз. Часопис. – 2008. – № 1 (11). – С. 34 – 75.

Источник фото: https://webneel.com/webneel/blog/25-awesome-pictures-half-man-half-woman-photographed-and-photoshoped