Психоанализ и литература
Грегор Замза
Меланхолический субъект эпохи модерна
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое… "Что со мной случилось?" — подумал он. Это не было сном». Это был процесс утраты человеческого: сначала речи, затем вкусов, а потом одно за другим и душевных качеств. И он стал ничем, отбросом. «Поглядите-ка, оно издохло, вот оно лежит совсем-совсем дохлое!», - крикнула во весь голос в темноту служанка. А отец, бросивший роковое яблоко в спину Грегора-жука, ответил, перекрестившись: «Ну вот, теперь мы можем поблагодарить Бога».
Утраченное поколение
Возможно, то, что произошло с молодым коммивояжером, и есть пронзительная, прозрачная реальность, не похожая на сон, но автору удалось создать многослойную новеллу, организованную по законам сновидения. Кафка создал индивидуальный миф, с учетом персонификации психических особенностей человека, в такой форме, которая может быть порождена субъектом начала ХХ века. Обыденность, увиденная как мистический кошмар, прием отстранения, доведенный до высочайшей степени, абсурдный герой обитает в абсурдном мире, трагически бьется с самим собой и умирает в отчаянии и смирении. Кафка намеренно использует «черно-белое письмо» в этом рассказе, как точно подметил Владимир Набоков, не украшая повествование поэтическими метафорами. И, может быть именно в этом письме, если снимать наслоения смыслов, и удастся обнаружить черную (и белую?) меланхолию Грегора Замзы как представителя своего поколения?
Новелла "Превращение" опубликована в 1915 году. Это то время, когда Зигмунд Фрейд публикует серию метапсихологических статей. «Скорбь и меланхолия» (1916) представляет собой отдельную важную работу, в которой намечено смещение к новой модели психического аппарата (расщепление я, дифференциация идеала-я и сверх-я) и реорганизации теории влечений. В статье же мы видим идею конституирования я за счет механизмов идентификации меланхолии, в сравнении ее с нормальным аффектом скорби. Возможно, размышления Фрейда о «периодических расстройствах настроения, смысл которых неясен» (как пишет он Флиссу 19 ноября 1899 года), каким-то образом связаны с общим настроением эпохи модерна, когда произошла резкая переоценка ценностей. Помним, что в Париже открылась выставка «Салон отверженных», где художники представляли «другое искусство», главная цель которого - произведения, основанные на внутренней свободе и особом видении мира, эпатаже, то есть, своего рода вызов устоявшимся канонам классицизма. В литературе появился стиль, названный «поток сознания» (Stream of consciousness), характеризующийся глубоким проникновением во внутренний мир героев, и важное место в литературе модернизма занимает тема осмысления потерянного поколения. Что явилось утратой этого поколения, к которому принадлежит и Грегор Замза? Меланхолию можно рассматривать как способ устройства субъекта, как способ его функционирования и выстраивания отношений с реальностью. Она занимает место утраченного идеала. Но невозможно понять, что же утрачено. Меланхолик ищет причину и не находит, она в любом случае ложная. Его страдание связано с утратой идеала-я, который отвергнут, поврежден и трансформирован в ничто. Это искусственный, опортунистический идеал, который стремится заполнить пустоту. Можно предположить, что история превращение Грегора Замзы в жука и есть метафора меланхолии, болезни, превратившей человека в ничто. А если сопоставить время написания новеллы с осмыслением утраченных идеалов общества – и поразмышлять о меланхолизации эпохи потерянного поколения, как противопоставления мещанско-обывательскому образу жизни и мышления, ведь меланхолия – это конфликт между я и реальностью. И когда человек сталкивается с утратой чего-то, он думает: чтобы не рисковать, я не буду ничего ожидать. Социальная жизнь меланхолика – это отсутствие биографии, тень тени. В то же время меланхолия помогает понять, как из психического произрастает драматургия социальной жизни и как она быть в качестве эффекта нераспознанной утраты любимого объекта.
Новелла "Превращение" опубликована в 1915 году. Это то время, когда Зигмунд Фрейд публикует серию метапсихологических статей. «Скорбь и меланхолия» (1916) представляет собой отдельную важную работу, в которой намечено смещение к новой модели психического аппарата (расщепление я, дифференциация идеала-я и сверх-я) и реорганизации теории влечений. В статье же мы видим идею конституирования я за счет механизмов идентификации меланхолии, в сравнении ее с нормальным аффектом скорби. Возможно, размышления Фрейда о «периодических расстройствах настроения, смысл которых неясен» (как пишет он Флиссу 19 ноября 1899 года), каким-то образом связаны с общим настроением эпохи модерна, когда произошла резкая переоценка ценностей. Помним, что в Париже открылась выставка «Салон отверженных», где художники представляли «другое искусство», главная цель которого - произведения, основанные на внутренней свободе и особом видении мира, эпатаже, то есть, своего рода вызов устоявшимся канонам классицизма. В литературе появился стиль, названный «поток сознания» (Stream of consciousness), характеризующийся глубоким проникновением во внутренний мир героев, и важное место в литературе модернизма занимает тема осмысления потерянного поколения. Что явилось утратой этого поколения, к которому принадлежит и Грегор Замза? Меланхолию можно рассматривать как способ устройства субъекта, как способ его функционирования и выстраивания отношений с реальностью. Она занимает место утраченного идеала. Но невозможно понять, что же утрачено. Меланхолик ищет причину и не находит, она в любом случае ложная. Его страдание связано с утратой идеала-я, который отвергнут, поврежден и трансформирован в ничто. Это искусственный, опортунистический идеал, который стремится заполнить пустоту. Можно предположить, что история превращение Грегора Замзы в жука и есть метафора меланхолии, болезни, превратившей человека в ничто. А если сопоставить время написания новеллы с осмыслением утраченных идеалов общества – и поразмышлять о меланхолизации эпохи потерянного поколения, как противопоставления мещанско-обывательскому образу жизни и мышления, ведь меланхолия – это конфликт между я и реальностью. И когда человек сталкивается с утратой чего-то, он думает: чтобы не рисковать, я не буду ничего ожидать. Социальная жизнь меланхолика – это отсутствие биографии, тень тени. В то же время меланхолия помогает понять, как из психического произрастает драматургия социальной жизни и как она быть в качестве эффекта нераспознанной утраты любимого объекта.
Стремление к разоблачению
Внешние обстоятельства могут производить меланхолию, когда обещание предано. Лет пять назад старший Замза разорился, и сын поступил на службу к одному из кредиторов отца, стал коммивояжером. С тех пор вся семья: ее глава, упивающийся бездельем от завтрака до обеда и от обеда до ужина, страдающая астмой истеричная мать, любимая сестра Грета, думающая лишь о платьях, - полагаются на Грегора, который взял на себя отцовскую функцию. Да и на первый взгляд, забота о семье давала смысл его жизни, ибо никуда не ходил, ни с кем не общался, не имел никаких интересов, кроме нее. Возможно, эта работа могла бы ему нравиться, но тогда, когда она была бы его желанием, а не желанием отца с помощью сына расплатиться со своим кредитором, по сути, обменяв труд Грегора на расчет по своим долгам. Грегор - объект желания отца, но, очевидно, что отец дал обещание сыну: ты можешь стать таким как я, если будешь заниматься таким же делом, как я. Однако жизненные обстоятельства показали обратное. «Ах ты, господи, - подумал он, - какую я выбрал хлопотную профессию! Изо дня в день в разъездах. Черт бы побрал все это!» «Другие коммивояжеры живут, как одалиски. ..А осмелься я вести себя так, мой хозяин выгнал бы меня сразу. Кто знает, впрочем, может быть, это было бы даже очень хорошо для меня. Если бы я не сдерживался ради родителей, я бы давно заявил об уходе…Однако надежда еще не совсем потеряна: как только я накоплю денег, чтобы выплатить долг моих родителей - на это уйдет еще лет пять-шесть, - я так и поступлю». Судя по всему, Грегору крайне тяжело, почти невыносимо это всемогущество быть ответственным лицом, кормильцем, для него это сложность, страдание. Спасение - в стремлении к разоблачению. Ведь отец абсолютно уверен, что сын будет долго и честно работать, и это обеспечит семье достаток. Но Грегор, говоря о том, как ненавистна ему служба, даже находит в том какое-то удовлетворение. Когда он появляется в гостиной перед управляющим, то располагается под своей фотографией, на которой «изображен лейтенант, положивший руку на эфес шпаги и беззаботно улыбавшийся, внушая уважение своей выправкой и своим мундиром». Разительный контраст между Грегором-человеком и Грегором-насекомым: «Ну вот, — сказал Грегор, отлично сознавая, что спокойствие сохранил он один, — сейчас я оденусь, соберу образцы и поеду... разъезды утомительны, но я не мог бы жить без разъездов. Куда же вы, господин управляющий? В контору? Да? Вы доложите обо всем?.. Я попал в беду, но я выкарабкаюсь!» Грегор желает, чтобы все узнали, «доложили» о том, что с ним случилось. Он открывается в своей неискренности, в стремлении к тому, чтобы скрыть слабости своего характера, он, вероятно, достаточно близок к тому, что нам известно о самопознании меланхолика. Ведь меланхолик находит удовлетворение в самокомпрометации. То, что говорит управляющему Грегор, мало похоже на угрызения совести – скорее на обвинение. И болезнь Грегора с одной стороны – защита я, а с другой - похожа на вызов: утратить /обрести свободу. Для Грегора стать жуком – его удача, он будто таким образом хочет предупредить риск нехватки.
Боль существовать
Меланхолик получил доступ к истине очень рано. Но он не верит в обещание рая, не верит иллюзиям. Возможно, постепенное превращение Грегора в насекомое началось значительно раньше, нежели в тот ужасный день, когда он обнаружил, что не может подняться, и насчитал у себя множество лапок. «Он вспомнил, что уже не раз, лежа в постели, ощущал какую-то легкую, вызванную, возможно, неудобной позой боль, которая, стоило встать, оказывалась чистейшей игрой воображения, и ему было любопытно, как рассеется его сегодняшний морок. Что изменение голоса всего-навсего предвестие профессиональной болезни коммивояжеров - жестокой простуды, в этом он нисколько не сомневался». Попробуем предположить, что физическая боль Грегора – это метафора той боли меланхолика, о которой говорил Жак Лакан как о занимаемой субъектом позиции: боль существовать, что делает из меланхолии страсть бытия. Если нехватка вызывает субъективное желание (желание возникает потому, что есть нехватка в чем-либо), утрата, напротив, исключает желание. Она дает субъекту чувство, что утраченный объект и есть тот, которого по-настоящему желает. То есть, боль непрерывно восстанавливает недостающий объект a, заполняя этим нехватку и перехватывая ее функцию. И можно сказать, что то, чем он обладает в самой утрате, подавляет любое желание.
Фрейд полагал, что «В ряде случаев… меланхолия также является реакцией на утрату любимого объекта, а других случаях поводом может служить утрата объекта более абстрактной, идеальной природы. … В некоторых случаях невозможно понять, что было утрачено… и сам больной не всегда знает, что потерял. Сюда же можно отнести те случаи, когда больному известна утрата, вызвавшая меланхолию, но хотя он знает, кого он потерял, он не понимает, что именно он потерял при этом». Фрейд говорит о неосознанной утрате объекта. Мне кажется, что кафкианская метафора боли как игры воображения Грегора и есть его психическая ситуация переживания утраты. Утраты собственного я. Почему? В связи с фактом либидинальной регрессии на стадии первичного нарциссизма, где я и объект любви по сути едины. Лакан рассматривает любовь в общем ракурсе со смертью. Это выражает и старая запись термина: mourre. Меланхолия в этом смысле является состоянием, в котором субъект ничто по сравнению с любимым идеализируемым объектом. Любовь – провал в меланхолии и рассматривается как предательство. Грегор в замочную скважину наблюдает за родителями. Они изменились. Отец, который раньше якобы болел и уставал, теперь служил и был собран, здоров, и даже не снимал сюртук дома, а мать вела привычный образ жизни, но всячески избегала встречи с сыном-жуком. Грегор искал ее поддержки и не находил, так же как и горячо любимой сестры. Как в раннем детстве, вместо того, чтобы думать, что мать виновата ибо не принесла спасение, он считает себя виновным: из-за меня мать меня не спасла, я – плохой. Он больше им не нужен. Их любовь – его смерть.
Фрейд полагал, что «В ряде случаев… меланхолия также является реакцией на утрату любимого объекта, а других случаях поводом может служить утрата объекта более абстрактной, идеальной природы. … В некоторых случаях невозможно понять, что было утрачено… и сам больной не всегда знает, что потерял. Сюда же можно отнести те случаи, когда больному известна утрата, вызвавшая меланхолию, но хотя он знает, кого он потерял, он не понимает, что именно он потерял при этом». Фрейд говорит о неосознанной утрате объекта. Мне кажется, что кафкианская метафора боли как игры воображения Грегора и есть его психическая ситуация переживания утраты. Утраты собственного я. Почему? В связи с фактом либидинальной регрессии на стадии первичного нарциссизма, где я и объект любви по сути едины. Лакан рассматривает любовь в общем ракурсе со смертью. Это выражает и старая запись термина: mourre. Меланхолия в этом смысле является состоянием, в котором субъект ничто по сравнению с любимым идеализируемым объектом. Любовь – провал в меланхолии и рассматривается как предательство. Грегор в замочную скважину наблюдает за родителями. Они изменились. Отец, который раньше якобы болел и уставал, теперь служил и был собран, здоров, и даже не снимал сюртук дома, а мать вела привычный образ жизни, но всячески избегала встречи с сыном-жуком. Грегор искал ее поддержки и не находил, так же как и горячо любимой сестры. Как в раннем детстве, вместо того, чтобы думать, что мать виновата ибо не принесла спасение, он считает себя виновным: из-за меня мать меня не спасла, я – плохой. Он больше им не нужен. Их любовь – его смерть.
Снижение самооценки
Фрейд полагал, что «меланхолик показывает нам еще кое-что, отсутствующее при скорби, - чрезвычайное понижение чувства я, величественное обеднение я. При скорби мир становится бедным и пустым, при меланхолии таким становится само я. …Он унижается перед любым человеком, жалеет каждого из своего окружения за то, что тот связан с таким недостойным человеком, как он. Он не понимает перемены, которая в нем произошла, но распространяет свою самокритику и на прошлое, утверждая, что никогда не был лучше». В начале рассказа Грегор прилагает гигантские усилия, чтобы выбраться из постели. Далее, осознав, что его новый облик не сон, Грегор все еще продолжает думать о себе как о человеке, тогда как для окружающих его новая оболочка становится решающим обстоятельством в отношении к нему. Когда он со стуком сваливается с кровати, управляющий за закрытыми дверями соседней комнаты говорит: «Там что-то упало». «Что-то» - это не о человеке, с этого момента он перестает для окружающих существовать как человек, при этом они даже не видели еще изменившегося облика Грегора, и даже не слышали его голоса. Они как бы ожидали это событие. Знали, что он не человек. Подтвердили мнение Грегора о себе. Любопытно, как родители пытаются разбудить Грегора. Стучит мать и «ласковым голосом» говорит: «Грегор, уже без четверти семь. Разве ты не собирался уехать?» Отец стучит в дверь кулаком, кричит: «Грегор! Грегор! В чем дело?» И через несколько мгновений позвал еще раз, понизив голос: «Грегор-Грегор!» (как «кис-кис»). Сестра говорит «тихо и жалостно», и она сначала будет жалеть брата, однако в финале решительно предаст его. Семейный, домашний мир, для которого Грегор всем жертвует, отвергает его. Он смиряется со своим положением и знает уже, что никогда не выкарабкается. Он – изгнанник, его запирают родные. Сбрасывают в его комнату старую мебель, мусорные ящики, потому что он – тоже мусор, он ненужное, лишнее ничто. Грегор и сам себя изгоняет - прячется под диваном, укрываясь простынями, когда сестра приходит поначалу слегка убрать в его комнате и раскрыть окно от ужасного зловония. С каждым днем все меньше испытывает влечений, благодаря которым живое живет. Его пищевые вкусы меняются – он отброс, значит, и питаться может только отбросами – овощи с гнильцой, куриные кости с остатками белого соуса, отвратительный сыр, - нормальная человеческая еда его отвращает. Он утратил самоуважение и, должно быть, с достаточными на то основаниями. И лишь звуки скрипки привлекли его в комнату, где играла сестра. Это был тот жест, деталь, которая исходила от другого, и которой Грегор оказался захвачен как меланхолик в момент ремиссии. Это была надежда. Но и она оказалась утрачена. Вместо нее – разгневанный отец, обманувший сына – оказалось, что не такой он уж и банкрот, деньги есть, и работа нашлась. Ненависть отца возрастает. Грегор – его неудавшийся проект. И он швыряет в насекомое яблоки и палкой загоняет «на место». Яблоко, попавшее в спину (как «открытая рана»), сгнило и превратило в гнилой отброс уже и так давно умершего, покрытого паутиной и грязью, Грегора Замзу. Он уже не издавал звуки, не спал и не ел, лишь метался и бредил в ожидании наказания. Меланхолия заставляет своего «носителя» погрузиться в безмолвие. И мы можем воскликнуть, подобно Фрейду: ну почему нужно сначала заболеть, чтобы подобная истина стала доступной?
Обещаньям я не верю
Фрейд ставит акцент на функции желания при меланхолии (любимого человека или какой-либо занимающей его место абстракции, например родины, свободы, идеала). Меланхолия - это ведь болезнь желания, организованная вокруг значимой нарциссической потери. В качестве психического состояния меланхолия отсылает к становлению концептов либидо, нарциссизма, я (de moi), объекта, утраты, и обнаруживает тесные связи между я (le moi) и объектом, между любовью и смертью. Она показывает, как структурируется субъект фактом нехватки и насколько это субъективное бытие основано на «не-бытии».
Можно представить себе меланхолию не только как статичную структуру, располагающую человека к постоянному пребыванию в вышеописанном состоянии, но и как реакцию на ежедневные утраты: будь то утрата смысла, идеи, надежды, которая не сбылась, или ожидания, которое не осуществилось. Скорбь по утраченному может завершиться, но может приобрести хронический – меланхолический характер: как несостоявшееся прощание. "Превращение" - новелла многослойная: мир внешний, в котором нехотя участвует Грегор и от которого зависит благополучие семьи; мир семейный, замкнутый пространством квартиры Замза, который изо всех сил пытается сохранить видимость нормальности, и мир Грегора, который ограничивается ненавистной работой и портретом дамы в меховой шляпе и боа, вырезанным из журнала, для которого он сделал золоченую рамочку и повесил на стену. В этот портрет он намертво вцепится лапками, когда мать с сестрой начнут выносить мебель из его затхлой комнаты. Эта дама с картинки протягивала к нему невидимую руку, утопавшую в мягкой муфте – как метафора обещания хорошей матери.
Мы знаем, что не только врунрипсихические, но и внешние обстоятельства могут производить меланхолию, когда обещание предано, не было сдержано. Фрейд определил меланхолию как «нарциссический психоневроз», это . по сути отречение. Меланхолия призывает субъекта отречься от своего я, и приводит к позиции общего отречения, сумрака, отказа от желаемого. Отречения от жизни. Вся семья ждет смерти Грегора. Это точка, где невозможна более никакая речь. Это миг, когда субъект падет, и в падении встретится с самим собой. Смерть всегда свобода. Для всех. Нет Грегора – нет проблем. Родители нашли работу, расцвела сестра, можно сменить квартиру на более дешевую и удобную. Они втроем едут на загородную прогулку и планируют новую жизнь…
Можно представить себе меланхолию не только как статичную структуру, располагающую человека к постоянному пребыванию в вышеописанном состоянии, но и как реакцию на ежедневные утраты: будь то утрата смысла, идеи, надежды, которая не сбылась, или ожидания, которое не осуществилось. Скорбь по утраченному может завершиться, но может приобрести хронический – меланхолический характер: как несостоявшееся прощание. "Превращение" - новелла многослойная: мир внешний, в котором нехотя участвует Грегор и от которого зависит благополучие семьи; мир семейный, замкнутый пространством квартиры Замза, который изо всех сил пытается сохранить видимость нормальности, и мир Грегора, который ограничивается ненавистной работой и портретом дамы в меховой шляпе и боа, вырезанным из журнала, для которого он сделал золоченую рамочку и повесил на стену. В этот портрет он намертво вцепится лапками, когда мать с сестрой начнут выносить мебель из его затхлой комнаты. Эта дама с картинки протягивала к нему невидимую руку, утопавшую в мягкой муфте – как метафора обещания хорошей матери.
Мы знаем, что не только врунрипсихические, но и внешние обстоятельства могут производить меланхолию, когда обещание предано, не было сдержано. Фрейд определил меланхолию как «нарциссический психоневроз», это . по сути отречение. Меланхолия призывает субъекта отречься от своего я, и приводит к позиции общего отречения, сумрака, отказа от желаемого. Отречения от жизни. Вся семья ждет смерти Грегора. Это точка, где невозможна более никакая речь. Это миг, когда субъект падет, и в падении встретится с самим собой. Смерть всегда свобода. Для всех. Нет Грегора – нет проблем. Родители нашли работу, расцвела сестра, можно сменить квартиру на более дешевую и удобную. Они втроем едут на загородную прогулку и планируют новую жизнь…
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
© All Rights Reserved. Elena Medvedeva
made by Inessa Hartmann
made by Inessa Hartmann