Стыдно, но не видно?
В повседневной жизни стыдить — это оружие, которым много пользуются, чтобы реально или в воображении поправить, подавить, парализовать или заставить человека почувствовать себя беззащитным. Этим пользуются педагоги и начальники, судьи и родители. Он используется элитарными кликами и популистскими политическими партиями. Парализующие «стрелы стыда» – в супружеских ссорах.
Стыдить – опасное оружие, поскольку его использование вызывает у оппонента желание ответить тем же, ударить по какому-нибудь больному месту, добиваться превосходства, уничижать и подавлять. Но, бывают такие истории, когда стыд является необходимым.
Стыд присутствует повсюду, и это такое обыденное явление, что о его существовании невольно забываешь. Когда нам стыдно, мы боимся, что люди что-то увидят, но что именно? Стыд – это напоминание о том, что мы по определению никогда не сможем полностью реализовать все ожидания на свой собственный счет. Меньше всего нам хочется, чтобы другие разглядели в нас то, что по своей сути мы были и остаемся мошенниками. Время от времени мы можем играть символическую роль, но рано или поздно нас раскроют, и наша идентичность, помеченная нехваткой, будет обнародована в качестве подделки.
Людей, которым стыдно, зачастую изображают с убитыми лицами, отведенными в сторону глазами. С одной стороны, они избегают взгляда других людей, но также стараются на них не смотреть. Во многих культурах, человек, приближаясь к авторитетной фигуре, опускает глаза ниц. Что именно он не хочет, чтобы увидел авторитетный человек? Нам не полагается видеть других в их наготе. Мы выказываем другому человеку уважение, отводя в сторону взгляд, тем самым, пытаясь не увидеть за фасадом нехватку. Стыд связан с нашей внутренней несогласованностью, с непостоянством авторитетов в нашей жизни и переменчивостью Другого. Когда мне стыдно, я не только пытаюсь избежать неодобрительного взгляда Другого, перед которым чувствую себя униженной, но, отводя взгляд в сторону, я, к тому же, пытаюсь оставить без внимания тот факт, что сам по себе Другой является несогласованным, или даже то, что, в конечном счете, он вообще не существует. Как отмечает Джоан Копжек, «Стыд возникает не тогда, когда человек видит себя, или тех, кого он холит и лелеет, глазами других людей, но тогда, когда он вдруг выхватывает нехватку в Другом. В этот миг субъект уже больше не способен воспринимать себя в качестве удовлетворяющего желания Другого, в качестве центра мироздания, который отныне сместился и отдалился, открыв некую дистанцию в самом субъекте. Причем, дистанция эта не та, что задается сверх-я, порождая чувство вины и нагружая чувством неоплатного долга перед Другим, а та, что как раз смывает долг. В стыде, в отличие от вины, человек переживает свою видимость, но при этом нет внешнего Другого, который его видит, ибо стыд – доказательство того, что Другого не существует». Не только в отношении близкого другого, но и Другого социального. Когда мы испытываем стыд за сделанный выбор, то отводим взгляд от общества в целом и фокусируемся на себе. Мы опускаем глаза перед социальной несправедливостью и испытываем стыд за то, что не сделали правильный выбор, – предполагает Рената Салецл в книге «Тирания выбора». «Вместо того чтобы увидеть трещины в социальном порядке, мы замечаем их в себе, а также видим предел нашего наслаждения и удовлетворения, как свое собственное великое поражение».
Стыд – демон психоанализа. И стыд – это изнанка психоанализа, именно из концепта стыда возник семинар Лакана «Изнанка психоанализа», в конце которого Лакан говорит: «Что проку в стыде? – спросите вы. Если изнанка психоанализа и он и есть, то этого добра у нас маловато». И далее он в присущей ему манере говорит слушателям: «его маловато, но он есть. Хотите убедиться – «поскребите себя: под вашей ветреной внешностью окажется плотная корка стыда, стыда жить». И добавляет: «Вот оно, что обнаруживает психоанализ. Посмотрев на дело сколь-нибудь серьезно, вы сразу обнаружите, что оправдывается этот стыд тем, что вы от стыда не умерли, тем, что вы изо всех сих поддерживаете дискурс университета… и призывает все же умереть от стыда в дискурсе психоаналитическом, то есть в кабинете психоаналитика: «там психоанализ восстанавливает вуаль и призывает этого демона в форме стыда».
Стыд и вина – принципиальные понятия психоанализа. И признание стыда – отличительная черта психоанализа, с его этикой желания, от психотерапии и других практик, которые, возможно, не желая того, подключаются к современному капиталистическому дискурсу с его призывом «наслаждайся, нечего стыдиться!», с его валоризуемым знанием, бесстыдным потреблением, позитивным мышлением, так как стыд можно рассматривать как аффект, который мешает на пути достижения цели и усовершенствования себя. «Человек стал Богом на протезах и стал равным Богу в разрушении, и подобно Богам, он может разрушить человечество», - писал Серж Лессур в одной из статей своего исследования Comment taire le sujet. Всемогущество не совместимо со стыдом. И нам важно во времена, когда стыд тает, поддержать его. Жак Лакан изобретает слово СТЫДОЛОГИЯ. Потому что стыдиться – это приложить усилия по восстановлению господского означающего, которое предано. Сегодня субъекту утратить что-нибудь и осознать свою утрату – дело весьма сложное. Формы наслаждения тесно связаны с открытым переживанием позитивных эмоций. Позитивность, бодрость и оптимизм – качества крайне востребованные и чуть ли не жизненно необходимые. Траур, горе, потеря, стыд – исключаются. Страдать запрещено. Несмотря на очевидную маргинализацию утраты в общественном дискурсе, опыт переживания потери, то есть траур, присутствует в истории каждого субъекта. Естественно, что в такой ситуации дискурсу требуются какие-то инструменты воздействия, которые позволили бы от артикуляции траура избавиться. Один из таких инструментов – это пресловутое позитивное мышление. Но задача сделать человека счастливым, - говорит нам Фрейд, - в план мироздания не входила. Помимо декларируемого психоаналитиками внимания к феноменам неудовольствия и несчастья, сама структура психоаналитического дискурса предполагает, что в основе её лежит потеря, причём безнадёжная – это именно она запускает работу желания. Потеря создаёт навязчивый поиск, который и становится жизнью субъекта. Важно, чтобы факт утраты имел место в речи субъекта, мог быть выговорен и признан. В противном случае жизнь приобретает характер даже не бессмысленный, а беспричинный. Или, вернее говоря, её причина от субъекта никак не зависит: если он ничего не терял, то и поиск утраченного – не его, не принадлежит ему. Он вычеркнут, исключён из собственной жизни. В этом случае не-выговаривание утраты, не-признание её на символическом уровне, не-испытывание стыда за это, будет создавать эффект, похожий на меланхолию.
Стыдиться – сохранить субъективность, как писал Эрик Лоран в книге «Симптом и Дискурс». Существа, «у которых нет языка – не умирают от стыда». И психоаналитический сеанс оказывается тем местом, где человеку вдруг удается самому услышать и удивиться, что он не животное и не когнитивная машина, и стыд оказывается той пресловутой фрейдовской плотиной, построенной между собой и другим задним числом. Понятия «стыд», «устыдиться» – сопровождают не только вхождение ребенка в плотину, обозначенную Фрейдом: стыд, вина, мораль, но и являются аффектами вхождения в мир означающего через сексуальную реальность бессознательного. Стыд не является фрейдовским концептом. Слово Scham, нередко появляющееся в ранних трудах Фрейда, наиболее часто связано с отвращением, моралью, ужасом, несчастьем и, в зависимости от контекста, переводится как стыд или стыдливость. Оно обозначает одну из «психических плотин» против сексуальности. Фрейд все-таки признавал важность стыда и в собственной жизни, а именно в «Толковании сновидений». Он также утверждал, что в меланхолии и в паранойе стыд теряет власть аффектировать по-прежнему испытывающего его субъекта, определяя тем самым важность стыда в диагностике. Как отвращение, но обращенное на собственное тело, стыд является результатом вытеснения, предписанного воспитанием. Происходит возвращение в перцептивное поле объекта, который был вытеснен за частичную связь с сексуальностью. В противоположность тревоге стыд предполагает сознательный возраст, то есть вхождение в область социальных ценностей, где стыд становится одной из них по мере появления в речи: «стыдиться за..., стыдиться из-за..., стыдить...» и т.д. Он отличается еще и тем, что охватывает обнаженную поверхность тела: стыдом «покрываются». Он предполагает выведение на сцену преимущественно непубличного тела. Иногда стыд у Фрейда связывается с ошибкой, но, в общем, стыд противопоставляется вине.
Любопытно, что Фрейд, различая скорбь и меланхолию, делает принципиальное замечание: меланхолик знает, кого потерял, но не знает, что он при этом утратил. А Лакан называет это «что» нарциссическим образом, идеальным и не распознаваемым i(a). Лакан уточнил занимаемую субъектом позицию: «боль в чистом виде», боль существовать – вот что делает из меланхолии страсть бытия. Если Фрейд отмечает, что при меланхолии человек теряет стыд, поскольку вообще лишается собственного Я, то есть, для стыда необходимо отношение Я–другой, если его по каким-то причинам нет, то и о стыде не может быть и речи. То Жак Лакан говорит нам, что «Причина стыда – внезапная потеря поддержки идеала Я». То есть, речь идёт не о нарциссическом промахе, который выставляет меня не в лучшем свете, а о кризисе моего идеального представления о самом себе. Страдает не мой имидж, а тот образ, каким я хотел бы быть в идеале. При стыде Я как раз выпадает из идеала. Лакан связывает стыд с обесцениванием образа собственного Я, которое соединяется с объектом, когда тело не признано Другим.
Работа жизни и смерти совершается уже в нарциссическом регистре, и совершается не без стыда. В зеркале двойник формирует и деформирует. Стыд – оборотная сторона ликования от встречи с собой в зеркале, по словам Лакана, (в статье «Стадия зеркала как образующая функцию Я») моторная беспомощность накладывается на полную зависимость от всемогущей матери. То есть встреча с собой – это встреча с Другим, и между ними – аффект стыда, и в себе. Либидо достигает завершения ранее, чем к нему присоединяется объект, и, когда оно находит себе объект, обнаруживается недостаток, дефект. Никакой объект не может его заполнить, либидо кружит вокруг него и возвращается, и находит обходной путь: ему нужен другой как господин, хотя он и несет смерть, но хранит объект. И субъекту становится стыдно быть верноподданным этого господина, то есть стыд возникает как аффект внезапного обесценивания собственного образа, превращая его в низвергнутый со сцены. Стыд – изнанка нарциссического ликования. Субъект становится аффектом призрака образа другого. Он в разъединении себя и другого, в отвращении (Лакан говорит: «сексуальный объект предстает тогда в виде упаковки с мясом», Семинар «Четыре основных понятия психоанализа»). Стыд обнаруживается в самом конститутивном расщеплении субъекта между природным и культурным, собственно такой диспозиции придерживается и Фрейд.
Стыд записывается в третьем лице: «он (и) ...». Нам всегда стыдно только перед взглядом другого, в том числе на внутренней сцене воспоминания. Правосудие и вина принадлежат к одному семантическому полю, виновник вполне может признать легитимность власти, которая его осуждает. Что касается стыда, то он всегда преследует. Невроз, безусловно, может использовать чувство вины, чтобы увековечить вину, неисповедываемую и изысканную. Вина также умеет найти выход для возмещения, стать двигателем изменений, а не повторения. Сомнительно, что переживание стыда когда-либо украшалось такими добродетелями. Вероятно, потому что она слишком близко затрагивает Нарцисса. Вина виновного может стать ошибкой, потенциально плодотворной. Унижение постыдного едва ли переносимо, трансформируемо, за исключением, возможно, переодевания его в противоположность – презрение. Если застенчивость сигнализирует краснотой лица о том, что тело является метафорой фаллоса, то стыд охватывает тело только после отказа Другого утвердить его ценность. Например, когда презрение соответствует признанию желания.
Структурно стыд возникает из несоответствия субъекта и Я, желания и любви. Он сигнализирует о несократимом напряжении между двумя императивами: первый предписывает субъекту, чьим предшественником является объект a, поместить себя в поле идеального, увлекшись приманкой образа, достойного любви (i(a)); второй состоит в условии желания, которое поддерживается лишь фантазмом ($ ◊ a), где субъект вынужден реально опираться на свою нехватку бытия, объект a, но не на собственное Я. В этом усилии субъект подвергается случайности признания.
Лакан в Семинаре «Еще» говорит, что «пространство основано на понятии части – нужно лишь учесть, что все части внеположены друг другу»; и свидетелем внеположенности частей выступает Маркиз де Сад, который показал, что «наслаждаться можно лишь частью другого, ибо тело не может обвиться вокруг тела Другого настолько, что включить его в собственное целиком и переварить подобно фагоциту». Он поясняет: «Наслаждение отличается тем фундаментальным свойством, что все тело одного наслаждается частью тела Другого. Но и эта часть тела наслаждается тоже – Другому это может больше или меньше по вкусу, но в любом случае равнодушным он остаться не может».
Вернемся к меланхолику. У меланхолика символическая функция языка не работает в принципе: объект не может умереть в Реальном и возродиться в Символическом, в слове. Причина стыда – во внезапной потере поддержки идеала Я согласно соответствующему воображаемому представлению субъекта. Его механизм состоит в потере заманчивой оболочки идеального Я, потере поддержки, которую он придает Я, и следовательно, в крушении Я как объекта a, объекта причины желания. В спешном побуждении отделиться от этого «отвратительного» объекта, субъект может подвергнуться опасности, даже если «смерть от стыда случается редко» - говорит Лакан. И уточняет этическое значение стыда. Он напоминает, что идея быть рождается лишь из языка, еще точнее «из раскола, производящегося сказывающимся». Этот раскол есть место сокрытия объекта a, объекта причины желания, единственного объекта, который являет нехватку бытия субъекта (то есть его стыд). Отсутствие стыда в меланхолии означает отсутствие или потерю этой диалектики путем смешения субъекта с объектом. Имея решимость поддерживать функцию этого объекта, аналитик может помочь анализанту перейти через его недоговорки, следуя основному правилу, где стыд структурно наиболее стоек либо же наиболее узнаваем. Это поможет найти целебное бесстыдство высказывания, которое на самом деле позволит ощутить стыд, и таки «умереть от стыда», чтобы жить.
О стыде, его возможности и невозможности можно говорить много. Лу Саломе в книге «Анальное и сексуальное», анализируя «фу», отметила, что стыд и отвращение как черты анальной эротики, обнаруживаются именно из-за партнера. Чувство стыда возникает там, где присутствует другой, когда возвращается наслаждение. Партнер может быть сопричастен вине, а может быть сопричастен стыду. В первом случае он совиновный, во втором – тот, кто разделяет стыд, за кого стыдно. Партнер происходит от слова part, часть. Партнер – соучастник, тот, кому принадлежит часть общего дела, часть другого. Партнер – тот, с кем разделяют дело, наследство, любовь, наконец. Идиоматика подсказывает, что стыдно бывает не только за себя, но и за другого. То есть аффект стыда возникает в разделении между собой и другим. Стыд между душой и телом, свидетель влечения и его эффект, стыд вторгается между, оставляя следы на теле, заливая щеки краской или вынуждая отвести лицо от партнера. Стыд последней интимности, после стыда детского недержания – это отделение Я, отдавание части своего присвоенного Я, возврат части соучастнику. И тут снова стыд и ликование, нарциссическая история. Чувство вины – не чувство стыда. Партнера можно использовать как совиновного и как того, которому может быть стыдно. И это не одно и то же. Вина – это Другой с его Законом, стыд – Другой, которому должно быть стыдно. Тело возбужденное, тело, наполненное безусловным желанием и самодостаточное в наслаждении – вот угроза всей цивилизации. От того, чтобы погрязнуть в каком-нибудь простом на вид блаженстве (как-то в исследовании дна лужи или горшка), удерживает Другой, дозируя жизненно важное внимание и угрозы. «Прочь, брось, выкинь! Это грязно! Вина сопровождается стыдом за несоответствие идеальному образу.
Стыд – это также то, что разделяют партнеры. Не вина, о которой можно было бы говорить, а именно стыд, о котором нечего сказать. Пустые слова: «извини», «извини», «я же сказала, извини...». Между ними не вина, а стыд. Стыд за другого – это стыд за себя. И наоборот. В стыде мы отталкиваем ту часть себя, которая навлекла на нас невыносимые душевные терзания. Теряя то, что ранее отвратило от нас манящий и загадочный взгляд Другого, мы вытесняем, смещаем, маскируем objet a и вновь обретаем хрупкое равновесие. Стыд – грани разочарования в себе. Это внутреннее наказание за неудачную попытку несанкционированно насладиться, причислив себя к «самым-самым». На уровне сознания мучительный стыд способны пригасить конструкты типа: «Действительно ли мне столь нужен сейчас тот, кто отвергает мою субъектность?». Стыд часто становится наказанием при несоответствии любви желанию.
Стыд присутствует повсюду, и это такое обыденное явление, что о его существовании невольно забываешь. Когда нам стыдно, мы боимся, что люди что-то увидят, но что именно? Стыд – это напоминание о том, что мы по определению никогда не сможем полностью реализовать все ожидания на свой собственный счет. Меньше всего нам хочется, чтобы другие разглядели в нас то, что по своей сути мы были и остаемся мошенниками. Время от времени мы можем играть символическую роль, но рано или поздно нас раскроют, и наша идентичность, помеченная нехваткой, будет обнародована в качестве подделки. Людей, которым стыдно, зачастую изображают с убитыми лицами, отведенными в сторону глазами. С одной стороны, они избегают взгляда других людей, но также стараются на них не смотреть. Во многих культурах, человек, приближаясь к авторитетной фигуре, опускает глаза ниц. Что именно он не хочет, чтобы увидел авторитетный человек? Нам не полагается видеть других в их наготе. Мы выказываем другому человеку уважение, отводя в сторону взгляд, тем самым, пытаясь не увидеть за фасадом нехватку. Стыд связан с нашей внутренней несогласованностью, с непостоянством авторитетов в нашей жизни и переменчивостью Другого. Когда мне стыдно, я не только пытаюсь избежать неодобрительного взгляда Другого, перед которым чувствую себя униженной, но, отводя взгляд в сторону, я к тому же пытаюсь оставить без внимания тот факт, что сам по себе Другой является несогласованным, или даже то, что, в конечном счете, он вообще не существует. Как отмечает Джоан Копжек, «Стыд возникает не тогда, когда человек видит себя, или тех, кого он холит и лелеет, глазами других людей, но тогда, когда он вдруг выхватывает нехватку в Другом. В этот миг субъект уже больше не способен воспринимать себя в качестве удовлетворяющего желания Другого, в качестве центра мироздания, который отныне сместился и отдалился, открыв некую дистанцию в самом субъекте. Причем, дистанция эта не та, что задается сверх-я, порождая чувство вины и нагружая чувством неоплатного долга перед Другим, а та, что как раз смывает долг. В стыде, в отличие от вины, человек переживает свою видимость, но при этом нет внешнего Другого, который его видит, ибо стыд –доказательство того, что Другого не существует». Не только в отношении близкого другого, но и Другого социального. Когда мы испытываем стыд за сделанный выбор, то отводим взгляд от общества в целом и фокусируемся на себе. Мы опускаем глаза перед социальной несправедливостью и испытываем стыд за то, что не сделали правильный выбор, – предполагает Рената Салецл в книге «Тирания выбора». «Вместо того чтобы увидеть трещины в социальном порядке, мы замечаем их в себе, а также видим предел нашего наслаждения и удовлетворения как свое собственное великое поражение».
Стыд – демон психоанализа. И стыд – это изнанка психоанализа, именно из концепта стыда возник семинар Лакана «Изнанка психоанализа», в конце которого Лакан говорит: «Что проку в стыде? – спросите вы. Если изнанка психоанализа и он и есть, то этого добра у нас маловато». И далее он в присущей ему манере говорит слушателям: «его маловато, но он есть. Хотите убедиться – «поскребите себя: под вашей ветреной внешностью окажется плотная корка стыда, стыда жить». И добавляет: «Вот оно, что обнаруживает психоанализ».
Стыдить – опасное оружие, поскольку его использование вызывает у оппонента желание ответить тем же, ударить по какому-нибудь больному месту, добиваться превосходства, уничижать и подавлять. Но, бывают такие истории, когда стыд является необходимым.
Стыд присутствует повсюду, и это такое обыденное явление, что о его существовании невольно забываешь. Когда нам стыдно, мы боимся, что люди что-то увидят, но что именно? Стыд – это напоминание о том, что мы по определению никогда не сможем полностью реализовать все ожидания на свой собственный счет. Меньше всего нам хочется, чтобы другие разглядели в нас то, что по своей сути мы были и остаемся мошенниками. Время от времени мы можем играть символическую роль, но рано или поздно нас раскроют, и наша идентичность, помеченная нехваткой, будет обнародована в качестве подделки.
Людей, которым стыдно, зачастую изображают с убитыми лицами, отведенными в сторону глазами. С одной стороны, они избегают взгляда других людей, но также стараются на них не смотреть. Во многих культурах, человек, приближаясь к авторитетной фигуре, опускает глаза ниц. Что именно он не хочет, чтобы увидел авторитетный человек? Нам не полагается видеть других в их наготе. Мы выказываем другому человеку уважение, отводя в сторону взгляд, тем самым, пытаясь не увидеть за фасадом нехватку. Стыд связан с нашей внутренней несогласованностью, с непостоянством авторитетов в нашей жизни и переменчивостью Другого. Когда мне стыдно, я не только пытаюсь избежать неодобрительного взгляда Другого, перед которым чувствую себя униженной, но, отводя взгляд в сторону, я, к тому же, пытаюсь оставить без внимания тот факт, что сам по себе Другой является несогласованным, или даже то, что, в конечном счете, он вообще не существует. Как отмечает Джоан Копжек, «Стыд возникает не тогда, когда человек видит себя, или тех, кого он холит и лелеет, глазами других людей, но тогда, когда он вдруг выхватывает нехватку в Другом. В этот миг субъект уже больше не способен воспринимать себя в качестве удовлетворяющего желания Другого, в качестве центра мироздания, который отныне сместился и отдалился, открыв некую дистанцию в самом субъекте. Причем, дистанция эта не та, что задается сверх-я, порождая чувство вины и нагружая чувством неоплатного долга перед Другим, а та, что как раз смывает долг. В стыде, в отличие от вины, человек переживает свою видимость, но при этом нет внешнего Другого, который его видит, ибо стыд – доказательство того, что Другого не существует». Не только в отношении близкого другого, но и Другого социального. Когда мы испытываем стыд за сделанный выбор, то отводим взгляд от общества в целом и фокусируемся на себе. Мы опускаем глаза перед социальной несправедливостью и испытываем стыд за то, что не сделали правильный выбор, – предполагает Рената Салецл в книге «Тирания выбора». «Вместо того чтобы увидеть трещины в социальном порядке, мы замечаем их в себе, а также видим предел нашего наслаждения и удовлетворения, как свое собственное великое поражение».
Стыд – демон психоанализа. И стыд – это изнанка психоанализа, именно из концепта стыда возник семинар Лакана «Изнанка психоанализа», в конце которого Лакан говорит: «Что проку в стыде? – спросите вы. Если изнанка психоанализа и он и есть, то этого добра у нас маловато». И далее он в присущей ему манере говорит слушателям: «его маловато, но он есть. Хотите убедиться – «поскребите себя: под вашей ветреной внешностью окажется плотная корка стыда, стыда жить». И добавляет: «Вот оно, что обнаруживает психоанализ. Посмотрев на дело сколь-нибудь серьезно, вы сразу обнаружите, что оправдывается этот стыд тем, что вы от стыда не умерли, тем, что вы изо всех сих поддерживаете дискурс университета… и призывает все же умереть от стыда в дискурсе психоаналитическом, то есть в кабинете психоаналитика: «там психоанализ восстанавливает вуаль и призывает этого демона в форме стыда».
Стыд и вина – принципиальные понятия психоанализа. И признание стыда – отличительная черта психоанализа, с его этикой желания, от психотерапии и других практик, которые, возможно, не желая того, подключаются к современному капиталистическому дискурсу с его призывом «наслаждайся, нечего стыдиться!», с его валоризуемым знанием, бесстыдным потреблением, позитивным мышлением, так как стыд можно рассматривать как аффект, который мешает на пути достижения цели и усовершенствования себя. «Человек стал Богом на протезах и стал равным Богу в разрушении, и подобно Богам, он может разрушить человечество», - писал Серж Лессур в одной из статей своего исследования Comment taire le sujet. Всемогущество не совместимо со стыдом. И нам важно во времена, когда стыд тает, поддержать его. Жак Лакан изобретает слово СТЫДОЛОГИЯ. Потому что стыдиться – это приложить усилия по восстановлению господского означающего, которое предано. Сегодня субъекту утратить что-нибудь и осознать свою утрату – дело весьма сложное. Формы наслаждения тесно связаны с открытым переживанием позитивных эмоций. Позитивность, бодрость и оптимизм – качества крайне востребованные и чуть ли не жизненно необходимые. Траур, горе, потеря, стыд – исключаются. Страдать запрещено. Несмотря на очевидную маргинализацию утраты в общественном дискурсе, опыт переживания потери, то есть траур, присутствует в истории каждого субъекта. Естественно, что в такой ситуации дискурсу требуются какие-то инструменты воздействия, которые позволили бы от артикуляции траура избавиться. Один из таких инструментов – это пресловутое позитивное мышление. Но задача сделать человека счастливым, - говорит нам Фрейд, - в план мироздания не входила. Помимо декларируемого психоаналитиками внимания к феноменам неудовольствия и несчастья, сама структура психоаналитического дискурса предполагает, что в основе её лежит потеря, причём безнадёжная – это именно она запускает работу желания. Потеря создаёт навязчивый поиск, который и становится жизнью субъекта. Важно, чтобы факт утраты имел место в речи субъекта, мог быть выговорен и признан. В противном случае жизнь приобретает характер даже не бессмысленный, а беспричинный. Или, вернее говоря, её причина от субъекта никак не зависит: если он ничего не терял, то и поиск утраченного – не его, не принадлежит ему. Он вычеркнут, исключён из собственной жизни. В этом случае не-выговаривание утраты, не-признание её на символическом уровне, не-испытывание стыда за это, будет создавать эффект, похожий на меланхолию.
Стыдиться – сохранить субъективность, как писал Эрик Лоран в книге «Симптом и Дискурс». Существа, «у которых нет языка – не умирают от стыда». И психоаналитический сеанс оказывается тем местом, где человеку вдруг удается самому услышать и удивиться, что он не животное и не когнитивная машина, и стыд оказывается той пресловутой фрейдовской плотиной, построенной между собой и другим задним числом. Понятия «стыд», «устыдиться» – сопровождают не только вхождение ребенка в плотину, обозначенную Фрейдом: стыд, вина, мораль, но и являются аффектами вхождения в мир означающего через сексуальную реальность бессознательного. Стыд не является фрейдовским концептом. Слово Scham, нередко появляющееся в ранних трудах Фрейда, наиболее часто связано с отвращением, моралью, ужасом, несчастьем и, в зависимости от контекста, переводится как стыд или стыдливость. Оно обозначает одну из «психических плотин» против сексуальности. Фрейд все-таки признавал важность стыда и в собственной жизни, а именно в «Толковании сновидений». Он также утверждал, что в меланхолии и в паранойе стыд теряет власть аффектировать по-прежнему испытывающего его субъекта, определяя тем самым важность стыда в диагностике. Как отвращение, но обращенное на собственное тело, стыд является результатом вытеснения, предписанного воспитанием. Происходит возвращение в перцептивное поле объекта, который был вытеснен за частичную связь с сексуальностью. В противоположность тревоге стыд предполагает сознательный возраст, то есть вхождение в область социальных ценностей, где стыд становится одной из них по мере появления в речи: «стыдиться за..., стыдиться из-за..., стыдить...» и т.д. Он отличается еще и тем, что охватывает обнаженную поверхность тела: стыдом «покрываются». Он предполагает выведение на сцену преимущественно непубличного тела. Иногда стыд у Фрейда связывается с ошибкой, но, в общем, стыд противопоставляется вине.
Любопытно, что Фрейд, различая скорбь и меланхолию, делает принципиальное замечание: меланхолик знает, кого потерял, но не знает, что он при этом утратил. А Лакан называет это «что» нарциссическим образом, идеальным и не распознаваемым i(a). Лакан уточнил занимаемую субъектом позицию: «боль в чистом виде», боль существовать – вот что делает из меланхолии страсть бытия. Если Фрейд отмечает, что при меланхолии человек теряет стыд, поскольку вообще лишается собственного Я, то есть, для стыда необходимо отношение Я–другой, если его по каким-то причинам нет, то и о стыде не может быть и речи. То Жак Лакан говорит нам, что «Причина стыда – внезапная потеря поддержки идеала Я». То есть, речь идёт не о нарциссическом промахе, который выставляет меня не в лучшем свете, а о кризисе моего идеального представления о самом себе. Страдает не мой имидж, а тот образ, каким я хотел бы быть в идеале. При стыде Я как раз выпадает из идеала. Лакан связывает стыд с обесцениванием образа собственного Я, которое соединяется с объектом, когда тело не признано Другим.
Работа жизни и смерти совершается уже в нарциссическом регистре, и совершается не без стыда. В зеркале двойник формирует и деформирует. Стыд – оборотная сторона ликования от встречи с собой в зеркале, по словам Лакана, (в статье «Стадия зеркала как образующая функцию Я») моторная беспомощность накладывается на полную зависимость от всемогущей матери. То есть встреча с собой – это встреча с Другим, и между ними – аффект стыда, и в себе. Либидо достигает завершения ранее, чем к нему присоединяется объект, и, когда оно находит себе объект, обнаруживается недостаток, дефект. Никакой объект не может его заполнить, либидо кружит вокруг него и возвращается, и находит обходной путь: ему нужен другой как господин, хотя он и несет смерть, но хранит объект. И субъекту становится стыдно быть верноподданным этого господина, то есть стыд возникает как аффект внезапного обесценивания собственного образа, превращая его в низвергнутый со сцены. Стыд – изнанка нарциссического ликования. Субъект становится аффектом призрака образа другого. Он в разъединении себя и другого, в отвращении (Лакан говорит: «сексуальный объект предстает тогда в виде упаковки с мясом», Семинар «Четыре основных понятия психоанализа»). Стыд обнаруживается в самом конститутивном расщеплении субъекта между природным и культурным, собственно такой диспозиции придерживается и Фрейд.
Стыд записывается в третьем лице: «он (и) ...». Нам всегда стыдно только перед взглядом другого, в том числе на внутренней сцене воспоминания. Правосудие и вина принадлежат к одному семантическому полю, виновник вполне может признать легитимность власти, которая его осуждает. Что касается стыда, то он всегда преследует. Невроз, безусловно, может использовать чувство вины, чтобы увековечить вину, неисповедываемую и изысканную. Вина также умеет найти выход для возмещения, стать двигателем изменений, а не повторения. Сомнительно, что переживание стыда когда-либо украшалось такими добродетелями. Вероятно, потому что она слишком близко затрагивает Нарцисса. Вина виновного может стать ошибкой, потенциально плодотворной. Унижение постыдного едва ли переносимо, трансформируемо, за исключением, возможно, переодевания его в противоположность – презрение. Если застенчивость сигнализирует краснотой лица о том, что тело является метафорой фаллоса, то стыд охватывает тело только после отказа Другого утвердить его ценность. Например, когда презрение соответствует признанию желания.
Структурно стыд возникает из несоответствия субъекта и Я, желания и любви. Он сигнализирует о несократимом напряжении между двумя императивами: первый предписывает субъекту, чьим предшественником является объект a, поместить себя в поле идеального, увлекшись приманкой образа, достойного любви (i(a)); второй состоит в условии желания, которое поддерживается лишь фантазмом ($ ◊ a), где субъект вынужден реально опираться на свою нехватку бытия, объект a, но не на собственное Я. В этом усилии субъект подвергается случайности признания.
Лакан в Семинаре «Еще» говорит, что «пространство основано на понятии части – нужно лишь учесть, что все части внеположены друг другу»; и свидетелем внеположенности частей выступает Маркиз де Сад, который показал, что «наслаждаться можно лишь частью другого, ибо тело не может обвиться вокруг тела Другого настолько, что включить его в собственное целиком и переварить подобно фагоциту». Он поясняет: «Наслаждение отличается тем фундаментальным свойством, что все тело одного наслаждается частью тела Другого. Но и эта часть тела наслаждается тоже – Другому это может больше или меньше по вкусу, но в любом случае равнодушным он остаться не может».
Вернемся к меланхолику. У меланхолика символическая функция языка не работает в принципе: объект не может умереть в Реальном и возродиться в Символическом, в слове. Причина стыда – во внезапной потере поддержки идеала Я согласно соответствующему воображаемому представлению субъекта. Его механизм состоит в потере заманчивой оболочки идеального Я, потере поддержки, которую он придает Я, и следовательно, в крушении Я как объекта a, объекта причины желания. В спешном побуждении отделиться от этого «отвратительного» объекта, субъект может подвергнуться опасности, даже если «смерть от стыда случается редко» - говорит Лакан. И уточняет этическое значение стыда. Он напоминает, что идея быть рождается лишь из языка, еще точнее «из раскола, производящегося сказывающимся». Этот раскол есть место сокрытия объекта a, объекта причины желания, единственного объекта, который являет нехватку бытия субъекта (то есть его стыд). Отсутствие стыда в меланхолии означает отсутствие или потерю этой диалектики путем смешения субъекта с объектом. Имея решимость поддерживать функцию этого объекта, аналитик может помочь анализанту перейти через его недоговорки, следуя основному правилу, где стыд структурно наиболее стоек либо же наиболее узнаваем. Это поможет найти целебное бесстыдство высказывания, которое на самом деле позволит ощутить стыд, и таки «умереть от стыда», чтобы жить.
О стыде, его возможности и невозможности можно говорить много. Лу Саломе в книге «Анальное и сексуальное», анализируя «фу», отметила, что стыд и отвращение как черты анальной эротики, обнаруживаются именно из-за партнера. Чувство стыда возникает там, где присутствует другой, когда возвращается наслаждение. Партнер может быть сопричастен вине, а может быть сопричастен стыду. В первом случае он совиновный, во втором – тот, кто разделяет стыд, за кого стыдно. Партнер происходит от слова part, часть. Партнер – соучастник, тот, кому принадлежит часть общего дела, часть другого. Партнер – тот, с кем разделяют дело, наследство, любовь, наконец. Идиоматика подсказывает, что стыдно бывает не только за себя, но и за другого. То есть аффект стыда возникает в разделении между собой и другим. Стыд между душой и телом, свидетель влечения и его эффект, стыд вторгается между, оставляя следы на теле, заливая щеки краской или вынуждая отвести лицо от партнера. Стыд последней интимности, после стыда детского недержания – это отделение Я, отдавание части своего присвоенного Я, возврат части соучастнику. И тут снова стыд и ликование, нарциссическая история. Чувство вины – не чувство стыда. Партнера можно использовать как совиновного и как того, которому может быть стыдно. И это не одно и то же. Вина – это Другой с его Законом, стыд – Другой, которому должно быть стыдно. Тело возбужденное, тело, наполненное безусловным желанием и самодостаточное в наслаждении – вот угроза всей цивилизации. От того, чтобы погрязнуть в каком-нибудь простом на вид блаженстве (как-то в исследовании дна лужи или горшка), удерживает Другой, дозируя жизненно важное внимание и угрозы. «Прочь, брось, выкинь! Это грязно! Вина сопровождается стыдом за несоответствие идеальному образу.
Стыд – это также то, что разделяют партнеры. Не вина, о которой можно было бы говорить, а именно стыд, о котором нечего сказать. Пустые слова: «извини», «извини», «я же сказала, извини...». Между ними не вина, а стыд. Стыд за другого – это стыд за себя. И наоборот. В стыде мы отталкиваем ту часть себя, которая навлекла на нас невыносимые душевные терзания. Теряя то, что ранее отвратило от нас манящий и загадочный взгляд Другого, мы вытесняем, смещаем, маскируем objet a и вновь обретаем хрупкое равновесие. Стыд – грани разочарования в себе. Это внутреннее наказание за неудачную попытку несанкционированно насладиться, причислив себя к «самым-самым». На уровне сознания мучительный стыд способны пригасить конструкты типа: «Действительно ли мне столь нужен сейчас тот, кто отвергает мою субъектность?». Стыд часто становится наказанием при несоответствии любви желанию.
Стыд присутствует повсюду, и это такое обыденное явление, что о его существовании невольно забываешь. Когда нам стыдно, мы боимся, что люди что-то увидят, но что именно? Стыд – это напоминание о том, что мы по определению никогда не сможем полностью реализовать все ожидания на свой собственный счет. Меньше всего нам хочется, чтобы другие разглядели в нас то, что по своей сути мы были и остаемся мошенниками. Время от времени мы можем играть символическую роль, но рано или поздно нас раскроют, и наша идентичность, помеченная нехваткой, будет обнародована в качестве подделки. Людей, которым стыдно, зачастую изображают с убитыми лицами, отведенными в сторону глазами. С одной стороны, они избегают взгляда других людей, но также стараются на них не смотреть. Во многих культурах, человек, приближаясь к авторитетной фигуре, опускает глаза ниц. Что именно он не хочет, чтобы увидел авторитетный человек? Нам не полагается видеть других в их наготе. Мы выказываем другому человеку уважение, отводя в сторону взгляд, тем самым, пытаясь не увидеть за фасадом нехватку. Стыд связан с нашей внутренней несогласованностью, с непостоянством авторитетов в нашей жизни и переменчивостью Другого. Когда мне стыдно, я не только пытаюсь избежать неодобрительного взгляда Другого, перед которым чувствую себя униженной, но, отводя взгляд в сторону, я к тому же пытаюсь оставить без внимания тот факт, что сам по себе Другой является несогласованным, или даже то, что, в конечном счете, он вообще не существует. Как отмечает Джоан Копжек, «Стыд возникает не тогда, когда человек видит себя, или тех, кого он холит и лелеет, глазами других людей, но тогда, когда он вдруг выхватывает нехватку в Другом. В этот миг субъект уже больше не способен воспринимать себя в качестве удовлетворяющего желания Другого, в качестве центра мироздания, который отныне сместился и отдалился, открыв некую дистанцию в самом субъекте. Причем, дистанция эта не та, что задается сверх-я, порождая чувство вины и нагружая чувством неоплатного долга перед Другим, а та, что как раз смывает долг. В стыде, в отличие от вины, человек переживает свою видимость, но при этом нет внешнего Другого, который его видит, ибо стыд –доказательство того, что Другого не существует». Не только в отношении близкого другого, но и Другого социального. Когда мы испытываем стыд за сделанный выбор, то отводим взгляд от общества в целом и фокусируемся на себе. Мы опускаем глаза перед социальной несправедливостью и испытываем стыд за то, что не сделали правильный выбор, – предполагает Рената Салецл в книге «Тирания выбора». «Вместо того чтобы увидеть трещины в социальном порядке, мы замечаем их в себе, а также видим предел нашего наслаждения и удовлетворения как свое собственное великое поражение».
Стыд – демон психоанализа. И стыд – это изнанка психоанализа, именно из концепта стыда возник семинар Лакана «Изнанка психоанализа», в конце которого Лакан говорит: «Что проку в стыде? – спросите вы. Если изнанка психоанализа и он и есть, то этого добра у нас маловато». И далее он в присущей ему манере говорит слушателям: «его маловато, но он есть. Хотите убедиться – «поскребите себя: под вашей ветреной внешностью окажется плотная корка стыда, стыда жить». И добавляет: «Вот оно, что обнаруживает психоанализ».
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
Вы можете связаться со мной удобным для вас способом
© All Rights Reserved. Elena Medvedeva
made by Inessa Hartmann
made by Inessa Hartmann
© All Rights Reserved. Elena Medvedeva
made by Inessa Hartmann
made by Inessa Hartmann