Винсан Эстеллон

Какого рода пол? Вначале я подумывал представить случай из моей аналитической практики, который позволит изложить разные этапы построения гомосексуальной судьбы — случай тридцатилетнего мужчины, который несмотря на клеймования себя в качестве гомосексуала, по-моему мнению, представляет скорее форму защитной гомосексуальности на базе нарушенной, травмированной гетеросексуальности. Теперь он ставит под вопрос свою гомосексуальную судьбу, потому что с момента начала своего анализа он начал задаваться вопросами о своей идентичности гетеросексуального мужчины, обнаруживая повсюду, путем свободных ассоциаций, свои прежние живые и страстные любовные чувства по отношению к женщинам, девочкам… он начинает слышать оговорки, которые делает время от времени его мать, называя его Мартиной вместо Мартина, «моя дорогая» и «бедная моя», когда он поверяет ей сложности, через которые он проходит. До своего анализа он этого не слышал. До этого он также не находил странным использование местоимения «она» вместо «он», принятое в группе друзей — геев, с которыми он часто проводит время, в высказываниях такого рода: «Видел эту?» — в отношении накачанного здоровилы, входящего в бар.

Я также замышлял обратиться к некоторым элементам последней книги Джона Ирвинга «В одном лице», в которой Билл, подросток терзаемый выбором сексуальной ориентации, которого привлекают взрослые женщины с маленькой подростковой грудью, но также и испытывающий тайную страсть в отношении своего отчима и некоторых товарищей из класса, в частности тех, кто занимается борьбой. Мучаясь из-за неопределенности и лабильности своих увлечений, он себя охотно размещает в категории «сексуальных подозреваемых». По ходу рассказа Билл подходит как можно ближе к объекту своего желания - Мисс Фрост, библиотекарю лицея, которая как оказывается, до того как стать элегантной женщиной была самым известным чемпионом по борьбе штата Вермонт. Это она открыла ему «Комнату Джованни» Джеймса Болдуина. А мы понимаем, насколько чтение иногда может сыграть решающую роль в идентификационном процессе. В ходе разворачивания рассказа в книге Джона Ирвинга маски спадают и мы понимаем, насколько наряду с ресурсами психосексуальности творческими, возбуждающими и терзающими, могут конструироваться обманки. Не заявляя об этом громко, книги впрочем открывают трансгендерное измерение: читатель-мужчина может страстно идентифицироваться с женским персонажем, становясь поочередно то матерью, то желающей женщиной, то графиней Германтской, Агриппиной, Козеттой или Катериной М. Посредством книги так называемая женщина может стать священником, Дон Жуаном, Нероном, детективом, бароном де Шарлю, принцем де Лом… Чтение запускает мобильность половых идентификаций. Прочтение «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста, кстати, изобилует сложностями в отношении определения половой принадлежности женско-мужских имен. От «Жильберты» до «Андре(и)», мы также иногда задаемся вопросом, не является ли Робер немного Робертой. Как образы сновидений имена призваны переоблачаться и запускать диалектику от манифестного к латентному. Ролан Барт замечает в отношении металингвистики имен в «Поисках»: «Каждое имя имеет, таким образом, свой семантический спектр, варьирующийся во времени в зависимости от хронологии читателя, которая добавляет или выбрасывает элемент, в точности как язык в своей диахронии». Это могло бы быть очень удачным определением рода в другом контексте. По счастью еще не существует «женских книг» и «мужских книг»: книга остается посредником перехода между полами, инструментом культуры для приближения к загадке другого пола. Мне всегда становится грустно, когда я вижу в некоторых модных книжных магазинах книги Жене, Жильбера, Мишима, классифицированные в категории «гей литература»: разве в таком случае у гетеросексуальных мужчин и женщин появится желание открыть для себя этих авторов? Читатель становится «матерью» автора только когда он слушает внутри, в дрожании своей плоти, речь того или той, кто к нему обращается, его призывает. Такое фантазматическое «материнство» читателя, который принимает текст отвечает на отцовство слов автора. И что сказать о сновидениях, которые часто свидетельствуют об этой мобильности гендерных идентичностей, позволяя открытие других психических полов в соответствии с ощущением притягательности и отвержения, испытываемыми в периоды бодрствования? Как если бы этот вопрос рода, как и оговорки, забывания, ошибочные действия и сновидения, открывались бы только лучше в дрожаниях неудач сознательной и намеренной деятельности и социальной идентичности.

Именно на основании оговорки, появившейся недавно в анализе одной женщины, которая вместо того, чтобы сказать «я боялась забеременеть» (дословно «впасть в беременность» — примечание переводчика) сказала «я боялась впасть в женщину», я понял, что случай Шарлотты больше вступает в резонанс с двусмысленной игрой этого названия: «Какого рода пол?» Если Шарлотта, так называемая «гетеросексуалка», явно не представляет поведенческих характеристик выбора объекта гомо, би, транс, могущих ее вписать в квир регистр, мне показалось, что в плане психического пола, о чем могла свидетельствовать эта удивительная оговорка, она позволяла услышать что-то более оригинальное и несоответствующее с точки зрения рода определенного пола.

Шарлотта вступает в свой четвертый десяток. Высокая, элегантная, ее низкий бархатистый с хрипотцой голос напоминает голос старой актрисы, которая много курила, - голос старше ее возраста, подумал я встретив ее впервые. Она грациозно себя ведет, всегда очень элегантно одета, благоухая тонкими парфюмами, сопровождающими ее приход и остающимися очень долго после ее ухода. Она красива и знает это. Она ведет интенсивную профессиональную жизнь в промышленной сфере, которая занимает большую часть ее времени. Когда она приходит на консультацию, она живет одна, и несмотря на неоспоримую успешную профессиональную карьеру и впечатляющее количество любовников, она не знает, что будет с ее женской жизнью, встретит ли она наконец достойного мужчину? Станет ли она наконец матерью? Почему ее любовные истории всегда заканчиваются одинаково? Почему она иногда втайне рвет себе волосы или запихивается едой, чтобы потом все это вырвать, будучи такой успешной женщиной, которой восхищается ее окружение? Почему она встречается только с гомосексуальными мужчинами? Как это связано с ее безбрачием? Своего лучшего друга Марка она называет «своим мужем». Она говорит, что чувствует себя очень близкой ему, как если бы она тоже была мужчиной, который любит мужчин; она себя видит больше мужчиной геем, чем гетеросексуальной женщиной.

На первых сеансах она рассказывает как несколькими годами ранее она четыре года жила с мужчиной, которого страстно любила. В момент, когда он, назовем его Ромео, уходит от нее к другой, она обнаруживает, что ожидает от него ребенка. Ребенка, которого он не хочет, которого они решают не рожать. Она очень плохо проживает аборт и сохраняет глубокую рану. Позже я узнаю, что тайной, связанной с этим абортом, она поделилась только с отцом, к которому обратилась как к врачу. Врачебный секрет, который как она уверена, отец сохранил в тайне и не поделился им с матерью. Именно после этого происшествия с Ромео Марк становится вскоре ее лучшим другом, ее доверенным лицом. Это блестящий, очаровательный, красивый мужчина, она в него тайно влюблена. Они все время проводят вместе, работают вместе, гуляют вместе, соблазняют мужчин на вечеринках, когда могут ездят вместе на каникулы, рассказывают друг другу все по телефону или в сообщениях, когда не рядом. Она его описывает как зависимого от секса, рассказывает о вечерах, когда их забавная пара ходит по gay friendly барам, открытым для девушек, и как они конкурируют друг с другом — кто уйдет с самым красивым мужчиной? Кто больше соблазнит? Кто из двоих получит больше мужчин?

В ходе наших встреч и ассоциаций она понимает, насколько ее аффективная жизнь, ее болезненный разрыв (и аборт) характеризуются повторяющейся двойной конфигурацией:

• Регулярно у нее случается страстная история с женатым или занятым любовником, в которого она влюблена. И каждый раз она напрасно верит, что он уйдет от жены к ней, или же они смогут жить втроем… короче говоря, что она сможет жить между двумя, любима двумя…
• Между двумя, - говорит она, - она потребляет мужчин как могла бы курить сигареты. Парадоксально, она признается, что чувствует себя как никогда одиноко в эти периоды, когда она потребляет мужчин одного за другим: тогда она проживает свое тело целиком как одиночество. В эти периоды часто у нее появляются симптомы булимической рвоты. Эти мужчины по-видимому для нее являются объектами орального потребления: «черные — это когда я очень голодна, доставщики и мастера — когда мне хочется дать свободу шлюхе, парни на улице, которые выслеживают и могут узнать женщину, которая соблазняет, затем парни с вечеринок, чтобы не возвращаться одной».
• Наряду с ними есть всегда Марк, с которым она сравнивает список завоеваний, которого она попросила, если у нее не будет в 40 лет ребенка, подарить ей его сперму, пока еще не поздно. Постепенно она общается только с друзьями геями. Она с ними ездит отдыхать. Рассказывает, как она хорошо себя чувствует среди тех, кого она с нежностью называет «своими маленькими кастратами», что «хорошо быть девушкой педиков»: забавно, но ей скучно с другими (кроме секса). Это похоже на Белоснежку с семью гномами - «они милые, они ей не хотят зла». Она говорит, что чувствует себя хорошо, как «среди сестер», с этими мужчинами, которых она также называет «ребятами» и без колебания рассказывает сцены, в которых говоря о том или другом, она использует «она», «эта», «Лоранс» вместо Лорана, «Вивиана» вместо Вивьена. Когда я повторяю с вопросительной интонацией: «она?» (вместо «он») Шарлотта банализирует: она только повторяет их способ говорить. Я замечаю, что когда в своей речи она переодевает мужчину в женщину, - всегда в контексте, который делает его смешным. «Она» вместо «он» часто пренебрежительно, уничижительно.

В сфере сексуального поведения, серийные мужчины как-правило служат ей как одноразовые пенисы, и при случае в качестве мужественного тела для анального проникновения при помощи секс-игрушек. Одной из ее любимых игр является «переворот трахателя». В этом она соперничает с Марком, любимая игра которого — сделать «пассивным» гомосексуальных (а иногда и гетеросексуальных) мужчин, которые себя определяли в качестве «активных». Словарный запас, который она использует в рассказе об этих практиках, позволяет услышать смещение с ануса на вагину: она грубо называет их анус «киской». С женатыми мужчинами она себя чувствует больше женщиной.

Она, впрочем, от этого слишком страдает. Приблизительно такую картину она обрисовывает в ходе первых месяцев своего анализа. Будучи очень прагматичной, на поверхностности в ее речи звучит операциональное функционирование, она часто сожалеет, что не является роботом без эмоций и аффектов. Я часто удивляюсь этому контрасту между ее такой элегантной, улыбчивой, женственной внешностью и этой внутренней ригидностью, тайно скрывающей невыразимое страдание, которое воспринимается на первом году ее анализа только через некоторые колебания ритма, тэмбра и фактуры ее голоса, как если бы она иногда была близка к тому, чтобы разразиться потоком слез, которым не удавалось найти свое выражение.

Перечитывая статью Фрейда «Об одном особом типе выбора объекта у мужчины» я задался вопросом касательно нее, какая особая конфигурация вырисовывается в ее повторяющихся приключениях при сосуществовании нескольких течений:

• влюбленность и страсть по отношению к женатым мужчинам, которые ее ставят в позицию третьего ущемленного и вызывают аффекты ревностного соперничества в отношении женщины, которая обладает этим мужчиной.
• между-двумя, серийное потребление неценных мужчин («трахателей»), которых она «разворачивает», чтобы взять как женщин (чувственное течение);
• безусловная, но платоническая любовь к Марку, «психическому мужу» (нежное течение).

Любовная жизнь, расщепленная «согласно двум направлениям, которые искусство называет небесной любовью и земной любовью (или животной), в которой проигрываются очень живо эдипальные задачи. Марк, как и ее отец, - врач. Марк, как и ее отец, - мачо, если не женоненавистник. В ходе анализа, с продвижением ассоциаций и трансформации ее слышания, ее дискурс начинает меняться: она задается вопросом о феминизациях в группе. Она начинает задаваться вопросом о том, что ее постоянные выходы в банде отдаляют ее от ее желания найти мужчину, с которым она сможет построить семью.

Однажды придя и расположившись на кушетке она восклицает: «я думаю, что пришло время не видеть больше Ваше лицо мужчины, чтобы мочь говорить о женских вещах». Постепенно ее речь становится менее ригидной, менее соблазняющей, менее уверенной, более интроспективной, более близкой к амбивалентному конфликту, более чувствительной к выбору слов и их многозначности. Лексика, которую она обычно использовала для описания своих сексуальных приключений, слышится по-новому: например, глагол «охотиться» она использовала без объекта как синоним «соблазнять», однажды она скажет «но охотиться на что? На мужчин, на мужчину?» Она слышит, что «охотиться» - это также убивать (или съедать) или даже «извергать». «Клюет или не клюет» ассоциируется с техникой рыбной ловли, она вспоминает с удовольствием о рыбалке с отцом: она держала удочку и гордилась, когда клевало. Серийно потребляемые мужчины между двумя страстными влюбленностями, ей удается тут услышать «между ними двумя» (даже если она никогда не читала Ж. - Б. Понталиса). И, на удивление, она начинает запоминать сны, которые ей доставляет удовольствие расшифровывать на сеансах: сновидение о донжоне — она произносит как Дон Жуан: группа отправилась на каникулы в Италию и оказывается в древнем укрепленном поместье. В то время как парни спят внизу, она горда тем, что живет в донжуане, наверху, в башне, окруженной укреплениями… Она начинает декатектировать эту банду ; кстати, у Марка появился партнер, она очень ревнует, обнаруживая одиночество, в меньшей степени как отчаяние, но в форме отказа, и она довольна этим, потому что вновь начинает читать, хотя с конца подросткового возраста ей это не удавалось.

Недавно она прочитала роман Лэди Л. Ромена Гари. Это роман о судьбе рожденной в нищете очень красивой девушки, которая станет проституткой, любовницей революционера - анархиста (террориста, бомбиста, убийцы королей) и окончит жизнь на вершине британской аристократии, в уважении и восхищении всех дворов Европы. В день своего 80-ти летия, будучи уже долгое время вдовой, в окружении своих придворных, семьи вплоть до внуков, и тогда как сама Королева ей присылает свои поздравления, для того, чтобы с юмором поразмышлять о том, чем была ее жизнь, она решает рассказать историю своей анархической жизни своему самому старому и верному претенденту - консерватору, очень добродетельному сэру Перси, который не верит своим ушам. Предлагая ему прогуляться она ему рассказывает этапы превращения юной Анетты Буден, шлюшки с улицы Жир, в Леди Л. Прогулка шаг за шагом приводит их в частный павильон, расположенный в глубине парка. В этом павильоне, на границе территории замка, хранятся вещи из ее прежней жизни, от которого она одна имеет ключ во владениях, которые насчитывают более сотни слуг, - и тут она ему рассказывает как ее страстная любовь к Арману Денису ее превратила в наводящую страх анархистку, участвовавшую в ужасных терактах. Мы узнаем как в тот момент, когда она узнает, что беременна от Армана, а за ней ухаживает английский аристократ, настолько богатый, насколько и оригинальный в способах, которыми он реализует свою свободу, она выбирает заключение Армана в тюрьму и отъезд в Англию. Она понимает, что никогда не будет обладать властью над Арманом, который находиться во власти тоталитарного идеализма и что ее соперник «Человечество» будет всегда превыше нее, превыше их двоих, и даже превыше троих. Она становится Леди Л., выйдя замуж за лорда Глендаля, который признает ребенка в качестве своего. Она живет жизнью уважаемой аристократки. Когда многие годы спустя, став уже вдовой, Арман приезжает к ней, чтобы выманить у нее деньги для своего вооруженного дела, она организовывает бал- маскарад, чтобы скрыть это. В одной из комнат обнаруживают вора и вмешивается полиция. Леди Л. отводит Армана в ее личный павильон в глубине парка, от которого есть ключ только у нее. Когда она понимает, что он вернулся к ней не из-за нее, а чтобы продолжать говорить о ее сопернице, после страстной любви с ним, под предлогом прибытия полиции она прячет его в большом сундуке для того, чтобы переждать бурю. И вот уже в 80-летнем возрасте, рассказывая историю своей жизни Леди Л. перед находящимся в оцепенении сэром Перси открывает сундук, в котором находятся останки трупа, держащего в одной руке револьвер, а в другой искусственную розу, которую она ему дала до его заточения. Мужчина, заточенный в сундуке. Убитый и сохраненный в самом глубоком, потаенном ее месте. Она убивает его, чтобы сохранить в самом глубинном месте, в своем тайном павильоне, в глубине сада. Аристократка, скрывающая в себе бывшую шлюху, скрывает в глубине себя мужчину, которого она любила и ненавидела (с одной стороны, красная роза, с другой стороны — револьвер).

Эти эпизоды анализа мне напомнили известную интерпретацию Винникотта: «я слышу девочку». В случае Шарлотты я слышал мужчину-мачо. Слушая одного из своих пациентов Винникотт позволил себе сказать: «Вы - мужчина, но я слышу девочку и я говорю это ей». Пациент говорит что-то вроде: «Да, это так, я никогда не осмеливался это показывать и никогда не позволял себе об этом говорить, потому что я не хотел казаться безумным, потому что это что-то безумное во мне». И Винникотт добавляет: «это я безумен, а не вы». То, о чем тут идет речь не ограничивается только тем, что традиционно называют психической бисексуальностью. Андре Грин слышит в этом ответе Винникотта - «это я безумен, а не вы» - что-то такого рода: «вы здесь как с вашей матерью, которая хорошо знала, что вы мальчик, но так хотела, чтобы вы были девочкой, что вы - чтобы заверить ее в своей любви и сохранить ее любовь - вы обязаны в вашей глубинной идентичности чувствовать себя девочкой; но это настолько вступает в противоречие с вашим мужским опытом, и настолько большой конфликт между тем, чтобы быть тем, кем вы являетесь, и тем, кем вы думаете ваша мать хотела, чтобы вы были, и что является условием ее любви к вам, что вам это кажется безумным. На что Винникотт ответил: «Нет, это я безумен», то есть, - это я, мать, безумна, имея мальчика поддерживать глубоко в своем бессознательном идею, что я хотела бы, чтобы он был девочкой до такой степени, чтобы заставлять его себя ею чувствовать. Андре Грин показывает, что эта интерпретация не имеет ничего общего с классической банальной интерпретацией относительно психической бисексуальности или бессознательной гомосексуальности субъекта.

После Фрейда и Лакана, для которого «в психике нет ничего, что расположило бы субъекта как мужское существо или женское существо», вопрос психической бисексуальности человеческого существа стал настолько банализированной концепцией для аналитиков, что потерял свою первоначальную силу. В интерпретации Винникотта что-то затрагивает существо и глубинную идентичность субъекта, привязанного к выживанию в первичной связи. Соприкосновение с безумием тут ощутимо, оно затрагивает чувство идентичности и этот головокружительный вопрос: «кто я?» Такого рода интерпретация требует воображения и такой работы по проработке, в которой вопрос рода не вызывает сопротивления. И возможно, именно в вопросе, который нас занимает, нам надо слушать по ту сторону поведения определенного пола, по ту сторону сконструированных родов, слушать исходя из этой точки разрыва между полами. Пьер Федида часто настаивал на активно-пассивном могуществе слушания: способность принять, получить, оформить - это очень активная роль в теории могущества Аристотеля. Речь идет о том, чтобы помыслить слушание с точки зрения принятия формы, изменения внешности, способности принимая бесформенное путем регрессии придать ему иную форму. Часто слушая ее, я мог услышать не только мальчика, но даже скорее большого мачо. В отличие от Винникотта я ей об этом не сказал. Тем не менее, я считаю, что расширение ее способности слышать, которое стало возможным благодаря регрессии на сеансе, позволило ей услышать этого мальчика в ней: любимого мальчика отца, в то время как на самом деле она была маленькой девочкой, которая держала удочку отца, тогда как ее братья никогда не имели такой привилегии.

В завершение я бы хотел — вспомнив сновидение Шарлотты — вторить тому, что Пьер Федида написал в одном из номеров «Свободных Тетрадей психоанализа» в отношении «Разделений существа». В своей статье под названием «Прошлое увиденного, устанавливающая кастрация» Федида задается вопросом о психосексуальном измерении расщепления, которое на сегодняшний день слишком часто сводят к защитному механизму психотической природы. Обращаясь к статье Фрейда «Расщепление Я» (1938) он задается вопросом: «Может ли кастрация провалиться в забвение? И только регрессия может открыть к ней доступ — в частности, в замаскированной форме тревоги поглощения. Таким образом, судьба, отведенная кастрационной тревоге у мальчика в конце концов изолирует тревогу, чтобы сделать ее своего рода симптомом Я — как говорится, в продолжение операции по расщеплению, которая имела место в прошлом видения «генитальной области» девочки. (…)» «Познакомиться с женским генитальным органом» - что это означает? Что мог увидеть маленький мальчик между ног своей соблазнительницы? То, что он увидел, и в отношении чего он мог, как говорит нам Фрейд, сохранить отвращение, - это ничто, которое однако является источником возбуждения и что придает его пенису благодаря мастурбации значение органа удовольствия. Теория, согласно которой этот пенис отрастет позднее происходит, следовательно, из этого отстранения в зрительном отсутствующего органа у девочки. И только «пробуждение восприятия, считаемого безопасным» доходит до мальчика этот поворот, что с его генитальными органами может произойти то, что произошло с органами девочки. Кастрационная тревога, вводимая отцом, сталкивает ребенка, - говорит нам Фрейд, - «с реальностью опасности кастрации».

Вопрос, который поставил передо мной случай Шарлотты, в связи с понятием «психического пола», следующий: являются ли кастрационная тревога, а также фаллический парад, как об этом говорят те, кто фетишизировал психоаналитические тексты, характерными только для мужчин? А кастрационный комплекс, зависть к пенису, желание ребенка — только для женщин?

Мне кажется, что сновидение Шарлотты располагается на этой разделительной линии, что позволяет понять, насколько представление о половом различии травматично как для мальчиков, так и для девочек: «я находилась в зале ресторана на высоте с Миной (подруга, которая попала в аварию на скутере)», - она продолжает, - «я находилась в садике внизу ресторана, и вдруг я захотела, беру разбег и запрыгиваю на балку. Я довольна своим прыжком. Я себе говорю: «ты смогла запрыгнуть так высоко, потому что ты сильная». «Потом у меня начинает кружиться голова. Я боюсь спускаться. Я не могу спуститься вниз, парализованная головокружением. В то время как Мина смотрит на меня вопросительно, официантка проходя задевает мое тело, из-за чего я теряю равновесие, я боюсь упасть. У меня расстройство между тем, что я вижу и моим ощущением головокружения: как Мина и официантка находятся на том же уровне, что и я , в то время как я нахожусь на балке, я себя ощущаю очень высоко, что дает мне страх упасть и ощущение головокружения? Как Мина и официантка на моем уровне, если они не находятся на балке? Потом я замечаю себе, что мне нужно только спуститься с балки (на самом деле которая находится на стуле), меня это очень успокаивает, мне нужно только спуститься». Она просыпается счастливой благодаря ощущениям сновидения, она смогла преодолеть свои страхи и головокружение; опять в этот раз она сама себе придумала демонов. Ассоциируя она говорит, что очень хорошо себя чувствовала в начале сновидения: запрыгивая на балку она чувствует разбег и свободу, но все усложняется, когда она ощущает страх от того, что не сможет спуститься и так и останется на балке. Это ей напоминает, что в данный момент у нее есть парень грек, который живет у нее и с которым она пытается «установить дистанцию», чтобы не страдать от его ближайшего отъезда. Она думает о своей эмоциональной зависимости и своем опыте затворничества. Она проводит параллель между «запрыгивать на балочку» и «преодолевать этапы» в отношениях: часто она хочет все и сразу, потом чувствует себя в опасности. Балка стала балочкой, я подчеркиваю «балочка?». Она смеясь отвечает: «Да, балочка - это маленькая балка». Она добавляет, что в сновидении было маленькое мансардное окно, похожее на окно в ее детской у родителей дома, или более точно как в комнате ее брата или сестры. Она продолжает: «между балкой и углубленным окном «пустота». Эта пустота ее пугает и парализует в сновидении. Я продолжаю: «между балкой и углубленным окном пугающая пустота». Она смеясь: «если так говорить, то это заставляет подумать о сексе. Проще подняться, чем спуститься. Как предугадать падение?» Затем у нее кружится голова.

Шарлотте сложно любить себя, заботиться о себе. Все происходит так, как будто она не заслуживает того, чтобы быть избранницей партнера, стать матерью, быть любимой, построить семью… Проживая себя в качестве плохой она часто боится ранить. В поиске хороших ощущений вне пары ей удается расщепить возбуждение и любовную нежность. С ним все «более традиционно, это может немного надоедать, я больше озабочена, чем он». Она размышляет тогда о всех побочных приключениях любовной связи. Когда у нее официальный друг она не может ему не изменять со старыми постоянными любовниками, с которыми она встречается один-два раза в год. От них она знает чего ожидать. «Я не забиваю себе голову. Секс все же менее сложен, чем любовь!». А потом у нее кружится голова. Тело берет на себя задачу замедлить ритм ее взрывных ассоциаций. Переписывая мои заметки вместо «балки» я записала «порох», что позволяет услышать, насколько приближаясь к этим трудно представимым воспоминаниям, это не только может привести к головокружению, но также подвергать Я угрозе разделения, если не взрыва. Чем, следовательно, являются «настоящая женщина» или «настоящий мужчина» если не догматический идеализированный монтаж, безнадежно брендирующий для доказательства особую форму некоторых частей плоти? Быть мужчиной или женщиной — это скорее то, что проявляется в теле самой речи, в трепете желания? Перед лицом смерти, как и в сновидении, нет уже пола, который удерживается.

Перевод О.Колчановой